– Что за дерзкий мышонок карабкается по моему дымоходу? – послышалось шипение Ткачихи.
Я глянула вниз. Никак Ткачиха собралась лезть следом? Запрокинув голову, она принюхивалась.
Ее молочно-белая рука ухватилась за уступ, и я вдруг поняла, какое ничтожное расстояние разделяет нас.
В голове стало пугающе пусто.
Я еще пыталась вырваться, но дымоход цепко меня держал.
Значит, мне суждено здесь умереть. Эти красивые белые руки стянут меня вниз, разорвут на куски и… Мне почему-то казалось, что Ткачиха будет пожирать меня по кускам, наслаждаясь моими криками. Покончив с мясом, начнет глодать кости, пока я еще жива.
Меня охватила паника. Я вдруг снова ощутила себя в Подгорье – оно ведь недалеко отсюда, – в зловонной глине. Мидденгардский червь неумолимо приближался, разинув зубастую пасть. Я едва сумела увернуться. Едва…
Воздуха! Мне не хватало воздуха. Она что-то сделала с моим дыханием.
Ногти Ткачихи царапали кирпичи. Она лезла вслед за мною.
Нет! Нет! Нет!
Я билась всем телом, стремясь вырваться из оков кирпичей.
– Воровка, ты никак думала, что сумеешь украсть и улизнуть?
Почему меня Мидденгардский червь не съел? Уж лучше его громадные острые зубы, чем ее гнилые осколки…
«Успокойся».
Слово явилось из темноты моего разума.
Голос, звучавший внутри, был моим голосом.
«Успокойся», – сказала я себе.
«Дыши».
«Думай».
Ткачиха упрямо лезла вверх. Кирпичи трещали и крошились под ее пальцами. Она двигалась, как паук, торопилась ко мне, словно к мухе.
«Успокойся».
Это слово успокоило все вокруг.
Кажется, я произнесла его вслух.
«Успокойся. Успокойся. Успокойся».
«Думай».
Я пережила схватку с червем. Я пережила схватку с Амарантой. Я получила новые способности. Значительные. Такие, о которых не могла и мечтать в своей смертной жизни.
Кто сказал, что я слаба? Я сильна. Я очень сильна.
Опустив руку как можно ниже, я ударила по кирпичам. На Ткачиху дождем посыпались обломки, она зашипела, а я ударила снова, проверяя свою силу.
Я – не кукла, не загнанный зверь и не комнатная собачонка.
Я – победительница, способная выбраться живой из любых передряг. Я сильна.
Я уже никогда не буду слабой и беспомощной. Я не могу и не желаю быть сломленной. И укрощенной я тоже не буду.
Я продолжала колотить по кирпичам, и вынудила Ткачиху остановиться.
Наконец мне удалось вытащить слабо закрепленный кирпич. И сейчас же он полетел вниз, в отвратительное, перекошенное злобой лицо Ткачихи.
Хрустнула сломанная переносица. Ткачиха взвыла, обливаясь черной кровью. Но я уже лезла вверх. Я била плечами по стенкам дымохода, разрывая одежду и покрывая кожу ссадинами. Я не оставляла усилий, пока сама не превратилась в камень, сокрушавший другие камни, пока не почувствовала, что Ткачиха больше не в состоянии удерживать меня внутри дымохода.
Я полезла вверх, не останавливаясь ни на мгновение, пока не достигла уступа трубы и не выскользнула на соломенную крышу… Только она оказалась вовсе не соломенной.
Она была волосяной.
Мою одежду и руки густо покрывали сажа и жир. Неудивительно, что волосы липли ко мне – клочьями, прядями, даже локонами. В горле появился привкус желчи. И в этот миг дверь хижины настежь распахнулась и послышался уже знакомый пронзительный крик Ткачихи.
