вещицы.
– И вычитать из твоего жалованья я тоже не стану, – добавил он и подмигнул.
Моих душевных сил не хватило даже на то, чтобы нахмуриться. Мы продолжили подъем. Верхняя часть горы превратилась в стену, позади не было ничего, кроме каменных склонов, покрытых скудной травой. Ниже они оканчивались возле беспокойного серого моря. Риз вдруг быстро извлек из-за спины меч.
– Не смотри на меня так удивленно, – сказал он.
– Я никогда не видела тебя с оружием в руках.
Почти никогда. Тогда, в Подгорье, он схватился за кинжал, чтобы перерезать Амаранте горло и избавить меня от боли.
– Если бы твои слова услышал Кассиан, он бы смеялся до хрипоты. А затем бы вызвал меня на поединок.
– Он способен тебя победить?
– В поединке? Да. Правда, ему пришлось бы изрядно попотеть, но победа была бы за ним. – И добавил без тени гордости или высокомерия: – Лучшего воина, чем Кассиан, я не встречал ни при одном дворе и ни на одной земле. Потому он и командует моей армией.
Я в этом не сомневалась. Что же касается Азриеля… Я вспомнила про изуродованные руки.
– Я видела у Азриеля жуткие шрамы на руках. Откуда они?
Риз молчал. Я решила, что он не настроен говорить об этом, но он все-таки заговорил. Правда, совсем тихо. Наверное, опасался, что узники Тюрьмы могут подслушать.
– У его отца было еще двое законных сыновей. Оба – старше Азриеля. Оба – жестокие и избалованные. Все в свою мать. Азриель прожил в отцовской крепости одиннадцать лет. Эта женщина зорко следила за тем, чтобы Аза держали в каморке без окна. Свечек ему тоже не давали, а выпускали оттуда всего на час. Раз в неделю ему позволяли видеться с родной матерью, и тоже не дольше часа. Учиться воинскому ремеслу ему не разрешали. Ему не позволяли летать и вообще запрещали все, что требовало его иллирианское наследие. У иллирианцев есть одна особенность: раны на их теле заживают очень быстро. Когда Азриелю исполнилось восемь, братья решили проверить, быстро ли заживут раны, если намазать ему руки маслом и поджечь. Взрослые слышали его крики, но опоздали. Руки обгорели, а следы ожогов остались навсегда.
У меня к горлу подступила тошнота. И ведь после этого злодейства Аз еще целых три года жил там! Какие еще ужасы он перенес в отцовском доме, прежде чем попал в горный лагерь?
– А его братьев хоть наказали?
Лицо Риза стало похожим на камень, ветер и море. Бесстрастным и бесчувственным.
– Не сразу. Потом, – с убийственным спокойствием ответил он.
Мне расхотелось выяснять подробности, и я задала другой вопрос, который тоже меня занимал:
– Скажи, а чем в твоем внутреннем круге занимается Мор?
– Я призову Мор в том случае, если армия потерпит поражение, а Кассиан с Азриелем будут убиты.
– Значит, Мор – твой резерв? – спросила я, а в душе все заледенело.
– Нет. Будучи моей второй заместительницей, Мор… наблюдает за придворной жизнью. Наблюдает за событиями при Дворе кошмаров и Дворе мечтаний. По сути, Мор управляет и Веларисом, и Каменным городом. В мире смертных она была бы, вероятнее всего, королевой.
– А Амрена?
– Она – моя советница в политических делах. К тому же Амрена – ходячая библиотека. Она же делает для меня всю грязную работу. Я назначил ее своей первой заместительницей сразу же, как получил власть. А моей советницей и другом она стала задолго до этого.
– Скажи, может ли война оказаться настолько тяжелой, что ты лишишься армии, Кассиан и Азриель погибнут и даже… Мор не станет? – спросила я.
Каждое слово ощущалось на языке куском льда.
Риз замер, глядя на отвесный кусок скалы. Там даже мох не рос.
– Если такое случится, я найду способ разрушить заклинание, удерживающее Амрену в теле, и ее сила выплеснется во внешний мир, круша все на своем пути. Я попрошу ее, чтобы перво-наперво она оборвала мою жизнь.
– Кто она вообще? – спросила я, хотя после сегодняшнего утра могла бы не задавать столь глупый вопрос.
– Она – нечто иное. Нечто такое, что хуже нас. Если она когда-нибудь отыщет способ разрушить свою тюрьму из плоти и крови… храни Котел нас всех.
