нравилось – спокойно тут было, тихо, опять же – и красота! И дичи полно, а неподалеку, в Саве-реке – рыба, лови – не хочу, чуть ли не голыми руками. Тут же и разделились, кто-то охотиться пошел, а кто-то – рыбачить.
Весна уже стояла поздняя, учитывая здешний климат – почти что лето. За рощей, в степи, серебрились высокие травы, уже отцветали огненно-красные тюльпаны, анемоны и гусиный лук, появлялись кое-где голубые проплешинки шалфея, – лето в этот год выдалось ранним.
Разобрав вещи, Радомир с Хильдой спустились к реке, на заливной, желтый от одуванчиков и купавниц, луг. Сбросив одежду, бросились с разбега в реку, словно дети, подняв тучу брызг, выкупались, потом улеглись в траве, тесно прижались друг к другу…
Ах как было славно, томительная него охватила обоих супругов, казалось, лень было даже шевельнуть рукою… Рад все же шевельнул, погладил прильнувшую к нему женушку по плечикам сахарным, поцеловал лебединую шею, поласкал грудь… Потом, чуть привстав, принялся покрывать поцелуями плоский животик и бедра. Хильда застонала, подалась навстречу мужу, уже пропавшему, уже затянутому голубыми неземными глазами, уже…
Разбросались по луговым травам длинные, сверкающие белым золотом, волосы, качнулся выросший неподалеку иван-чай, вспорхнул в небеса жаворонок, а совсем рядом – едва не перепрыгнув через влюбленных – прошмыгнул-проскочил заяц.
Конечно же, супруги ничего этого не замечали, вообще ничего – только друг друга. Одуряюще пахло травами, качались над головой редкие белые облака, отражались в широко распахнутых очах юной княгини.
А потом она плела венок, Рад же примостил голову у женушки на коленях.
– Ах, и красивы одуванчики-цветы, – совсем по-детски радовалась красавица-готка. – А вот мы к ним еще купавниц добавим и… чего-нибудь синенького. Правда, ведь красиво – желтое с синим?
– Красиво.
Радомир согласно кивнул и улыбнулся: старшина Дормидонт Кондратьевич сказал бы в таком случае – «типичный милицейско- уазиковский букет!». Желтый с синим. Еще только сирены не хватает и надписи – «Полиция».
– Колокольчик вон, сорви, милый… Ага… И вон, василек… Василек!
Хильда вдруг запнулась, и Рад даже вздрогнул – змею, что ли, увидела? Да нет, не змею – так вот на цветок и смотрела.
– Знаешь, милый, а васильки-то на пшеничных полях расти любят. Сорняк страшный – непросто от него избавиться. А здесь, видишь, как разросся – голубым-голубо.
Князь сразу собрался:
– Ты хочешь сказать…
– Поля здесь были, милый. Пшеничные поля. И не так давно, год, может, два назад.
Что ж… По времени – как раз в ту пору. Все складывалось.
– А где поля – там и усадьба.
– Так мы ведь поискать и пошли, верно, милый? Ну, конечно, поискать. Зачем же еще-то?
– Тогда пойдем, люба, пройдемся. Одежку только не забудь накинуть – не в одном же венке тут прохаживаться.
– Насмешник ты, милый. Сам-то оденься.
Оделись, поцеловались, пошли, внимательно поглядывая направо-налево. Словно ягоды-грибы искали. И ведь нашли! Нет, не ягоды, конечно, рановато для ягод еще было-то. А просто рядом, в траве поваленная изгородь обнаружилась, а чуть правее, через овражек – мостки. Прогнившие уже, старые, но все же…
Хильда вдруг наклонилась, подняла что-то… копье, что ли?
– Сам ты копье, это ж для стога шест! Ага, для стога. Жили, жили здесь не так давно люди, и адифиция где-то здесь пряталась.
Усадьбу отыскали даны, Готбольд с Раксой. Как раз с рыбалки шли – довольные, рыбы поймали изрядно, да еще какой рыбы! Караси с весло, форели, хариусы, щуки. Еще и выкупаться успели, пока то да се – и вечереть начало, вот парни и решили путь через старицу срезать. Мокро, зато куда как ближе. Там же, возле старицы и обнаружили уже заросшее травой пепелище, о чем и доложили князю, тот уж утром, прихватив Хильду, отправился смотреть самолично.
Действительно – пепелище. Камни какие-то, обгоревшие бревна, почерневшие черепа-кости.
– Сожгли усадебку-то, – понимающе промолвила княгиня. – Там вон, господский дом был, тут – амбары. А рядом, верно – конюшня. Сожгли, а людей убили.
В этот же день обнаружили остатки сожженной деревни, а ближе к вечеру – еще одну, тоже сгоревшую. Словно кто-то планомерно и безжалостно уничтожал здесь всех жителей. Вот именно так и уничтожал – планомерно и безжалостно, и князь
