Фредерик легко влился в новое окружение, перенимая чужие манеры и чужую речь. Смотрел, слушал и учился. И учил свою новую подругу. К нему многие набивались в друзья, но он выбрал ее. Сам выбрал. Потому что другие не хотели ничему учиться, считали, что и без этого достаточно умны и сильны. А она была глупой и слабой. Мягкой, как воск, из которого можно лепить все, что заблагорассудится. Лишь спустя годы Адалинда поняла, что была для него чем-то вроде учебного пособия: на ней Фредди оттачивал свои способности эмпата и манипулятора, считывал ее эмоции и управлял ими. Но все равно она была ему благодарна. За защиту, за первые жизненные уроки, за рассказы о жизни на улице, о которой он говорил как об опасном и захватывающем приключении, и за все дополнительные порции десерта, достававшиеся ей в течение трех с половиной лет: Фредди не любил сладкого.
А через три с половиной года он исчез из интерната. Ночью. Ни с кем не попрощавшись. Говорили, что его перевели учиться в другое место, но куда именно – она так и не узнала.
К тому времени Адалинда, которую никто больше не называл Эдди, могла постоять за себя и не нуждалась в защитниках, а место исчезнувшего друга занял фамильяр. Вот кто никогда не оставит! Она уже не сомневалась в своих силах и в том, что без проблем устроит свою дальнейшую жизнь. Воспитанников интернатов с радостью принимали на государственную службу и в армию: сироты, не связанные семейными обязательствами и не обремененные ложными представлениями морали, как никто подходили для такой работы. Но ей хотелось другого. Стабильности. Спокойствия. Сделать карьеру? Безусловно. Здоровое честолюбие было ей не чуждо. Но карьеру можно сделать в какой-нибудь мирной отрасли. Адалинда выбрала историю. С древними документами ей работалось легче, чем с людьми. Два года в университете Хелсвина. Три – уже в столичной Академии, куда ее взяли по рекомендации прежнего куратора. Она осваивала забытые языки и тайнопись. Восполняла пробелы в знании химии, чтобы без посторонней помощи проводить экспертизу документов. Разрабатывала формулы плетений, способных вытянуть историю из любого предмета, хоть из ночного горшка прадеда последнего монарха… Когда ее ни с того ни с сего вдруг пригласили в управление внутренней разведки и спросили, не желает ли она послужить на благо республики без отрыва от основной работы, она согласилась не задумываясь. Почему бы не послужить? Тем более без отрыва. Подписала какие-то бумаги, потом раз в месяц отсылала отчет, смысл которого сводился к тому, что в ее отделе не происходит ничего подозрительного, и снова зарывалась в свои исследования…
Тогда она не знала, как опасно настолько сильно увлекаться чем-либо. Или кем-либо.
Думала: вот оно – счастье…
И слишком поздно поняла, насколько ошибалась.
Но в тот раз ее снова выручил Фредди. Он работал на ВРО уже давно, и его вклад в «благо республики» не ограничивался бессмысленными отчетами.
Как в детстве, он взял ее под свою опеку. Опять защищал и учил. Опять лепил из нее кого-то другого, кого-то, кто справится с любыми проблемами. Он предложил ей новую работу – ту, в которой, по его словам, она могла бы реализовать весь свой потенциал, и не ошибся.
А после предложил свое покровительство и имя… может быть, не настоящее, но именно то, которое она помнила еще с интерната. Сказал, что так будет лучше для нее и для Лео.
И на какое-то время действительно стало лучше. Фредерик обещал ей лишь защиту, а не любовь и верность, Адалинда и подавно не давала никаких обещаний, но все же их брак не был фиктивным. Она верила в то, что теперь у них настоящая семья. И вообще верила… А он притащил в их дом эту актриску!
Глупо.
У нее не было прав чего-то требовать от него. Но ведь она верила…
Фредди назвал ее истеричкой.
Фредерик.
А она собрала вещи и уехала в гостиницу. И больше не вернулась.
Но он и не настаивал.
Она догадывалась, что он следит за ее жизнью. За ее карьерой. Знала, что как минимум трижды в год и именно в ее отсутствие он навещает Лео, и не могла ему этого запретить: даже после развода Фредерик остался официальным опекуном ее сына. Но в последние годы ее это уже не беспокоило. Прошлое осталось в прошлом…
А Фредерик остался Фредериком. Чтецом чужих чувств и бессовестным манипулятором.
Редкое издание с подписью автора… Не это определяло ценность книги, а вложенная между страниц записка: «Весь день думал о тебе. Бродил по саду, сорвал с каждого куста по цветку…» Адалинда думала, что выбросила ее, как и засушенную в книге розу…
А ведь сначала Фредерик хотел, чтобы она уехала. Теперь подталкивает к тому, чтобы осталась.