Он быстро уловил структуру и правила инопланетного кодирования и провел параллели со своими обширными познаниями в программировании.
Он выразился об этом так: «В какой бы уголок Вселенной ты ни отправился, в программах все равно будут только нули и единицы, Джейн».
Джейн шутку не поняла, но и не думала, что Алан ждет от нее понимания. Она и спросить не сумела, что это значит, а Алан уже ушел с головой в расшифровку.
Джейн начала свою прогулку по кораблю довольно давно и все еще шла. Опомнившись от раздумий, она осознала, что остановилась перед межпалубным лифтом. Войдя в кабину, она выбрала на панели значок той палубы, где располагались общественные и личные каюты командного состава экипажа. Вскоре Джейн уже стояла у двери, ведущей в каюту Квасадора Дукса. В этом коридоре все было выкрашено той же самой тускло-зеленой краской, как и везде на корабле. Дверь как дверь, ничем не отличающаяся от других.
Джейн решительно протянула руку к дверной панели. Она знала женщину, которая раньше занимала эту каюту. Эти знания были неспокойными и чужеродными. Джейн видела многие из ее воспоминаний. Нет, не просто видела. На самом деле она в них побывала.
Джейн знала, что такое – быть Ква’дуксом Элией Хатор. Джейн знала все ее любимые места на корабле, знала, кто были ее любовники, какова на вкус ее любимая пища. Джейн видела ее ярость в бою и то, как стоически она переносила трудности. Джейн знала ее – знала, что Элия была умна и решительна, уверена в своих способностях и способностях своей команды. Ее уважали и почитали большинство Сектилиев на борту звездолета. Она была бесстрашной женщиной. Ее потеря стала трагедией. Не так просто было Джейн заменить ее.
Створка двери с еле слышным шелестом скользнула вверх. Джейн ахнула от удивления и, переступив порог, оказалась в просторной комнате, где было не слишком много мебели. Джейн раскрыла рот.
Цвета. Буйство красок.
Все станы были разрисованы крупными разноцветными завитками. Особенно яркой была стена напротив двери. Джейн пошла к ней, чтобы рассмотреть фреску лучше.
Стена была покрыта мощными, широкими мазками такого плотного пигмента, что кое-где поверхность фрески была неровной – с вершинами и хребтами. В верхней трети стены цвет переходил от аметистового к бирюзовому. Тонкие полосы ярких, контрастирующих цветов смешивались так хорошо, что границы между ними можно было различить только стоя вблизи от стены.
На одном участке живопись прерывалась, и проступала тусклая зелень стены, что напоминало работы Ротко[17]. А нижняя часть стены представляла собой этюд в сине-зеленых тонах – сверху краски были светлее, а книзу тона сгущались.
Это было изображение рассвета над огромным морем. Интуитивно Джейн узнала это море, как будто она там побывала, как будто видела своими глазами. Она бережно провела рукой по стене, едва ее касаясь. Может быть, она и вправду там бывала. Не наяву, конечно. Теперь ее воспоминания так перепутались с чужими.
Казалось, пробел между двумя картинами предназначался не для того, чтобы их полностью отделить друг от друга. Они сосуществовали. Они изображали одно и то же место. Это были разные царства одного и того же мира – водного мира. Джейн вдруг поняла, что это – родная планета Эй’Брая. Она отступила назад и посмотрела на картину. Вода и воздух.
Ква’дукс Рагетх Элия Хатор ощущала такую прочную связь с Эй’Браем, что ей захотелось создать картину по его воспоминаниям, которыми он с ней делился.
Джейн «включила» одно из воспоминаний. Она стояла в этой самой комнате, держа большую, широкую чашу с традиционной смесью – раствором минеральной глины, смешанной с ярко-синим пигментом. На столиках поблизости стояло еще много чаш с разными красками. Одни тона были близки к тому, которым она собралась рисовать, а другие чаши содержали краски контрастных цветов. Эти тона она приготовила с большим трудом. От одних чаш исходили сильные химические запахи. Другие источали приятные ароматы, похожие на запахи земли.
Она запустила руку в чашу, зачерпнула в пригоршню прохладную массу, а потом отработанным движением соединила пальцы, чтобы начать наносить краску на стену. Особое внимание она уделяла тому, как стекает краска с каждого из длинных пальцев. С каждым новым цветом она возвращалась к одному и тому же месту и изгибала свое пластичное, послушное тело, чтобы лучше наложить краску. Она создавала блики, цепи холмов и долины, каждым мазком творила текстуру и цвет.
Она рисовала уже довольно давно. Ее пальцы были перепачканы красками, стали холодными и одеревенели. Мышцы рук горели,
