– Я…
– Не размышляй о том, о чем я прошу тебя, и что это означает, и как это делается. Вообще не думай. Просто сделай это. С моей помощью это возможно. Увидишь.
Джейн мысленно ухватилась за звезду и потянулась к ней – почему-то она вдруг поняла, как это сделать. Ее тело встрепенулось от радости. Она почувствовала притяжение. Ближайшие звезды расплылись и промчались мимо полосками света, а далекие потянули ее к себе, словно якоря, и они вдвоем с Эй’Браем понеслись к двойной звезде. Пространство и время расступались и складывались. Их протащило через узкую соломинку, и они вылетели из нее в облаке слепящей пыли. Джейн протерла глаза, закашлялась и радостно рассмеялась.
Звезды-якоря отступили. Стало тепло и светло. Солнца-близнецы вращались друг вокруг друга, они танцевали, и вертелись, и почти встречались в поцелуе, и их белый свет был паляще-жарким. Планеты этой системы кокетничали одна с другой, передвигаясь по долгим, ленивым орбитам. Этот механический вальс эволюционировал на протяжении тысячелетий, и за это время произошло немало столкновений и разрушений, и наконец остались только те, кто был способен избегать сближения.
«
– В этой системе нет разумной жизни. И названия у нее нет. Как ты ее назовешь?
Джейн не могла оторваться от прекрасного зрелища.
– Я могу дать этой системе название?
Она была невероятно польщена и стала искать в памяти что-нибудь подобающее, почтительное, что говорило бы о ней и человечестве.
– Кастор и Поллукс. Они были путешественниками, как я.
Но как она могла ощущать гордость из-за того, что дала название чему-то, что вряд ли могло быть реальным, но при этом было настолько прекрасно, что она едва сдерживала рыдания?
Эй’Брай дал ей возможность смотреть на эту красоту – и как долго это длилось, она понять не могла. Она видела звездную систему то с одной точки, то с другой. Здесь были планеты, представлявшие собой голые каменные шары. Были газообразные планеты с плотной, почти жидкой, клубящейся атмосферой. Еще были планеты расплавленные, бесконечно преображающие себя под воздействием чудовищных сил притяжения. Была даже замерзшая планета, издалека похожая на Землю, но состоявшая из льда и замерзшего метана. Она находилась слишком далеко от обоих солнц, и ей не доставалось их тепло.
Наконец Джейн с тяжелым вздохом отвернулась от звездной системы.
– Не могу передать, каково это – видеть такую красоту, Эй’Брай…
– Не нужно. Я знаю.
Опять он об этом…
– Тогда ты должен знать и о том, что я понимаю, что ты меня отвлекаешь от того, что мне на самом деле нужно и важно узнать.
Тепло, согревавшее спину, исчезло. Можно было и не оборачиваться. Она поняла, что звезды-двойняшки исчезли.
Эй’Брай молчал. Джейн его почти перестала ощущать. Он что-то стерег, оберегал.
– Зачем вы сюда прилетели, Эй’Брай? Что нужно Сектилиям от Земли и что с ними произошло?
Эй’Брай ответил ей тихим гортанным стоном. Он пробормотал шесть коротких слов, подгоняемых цунами боли:
– Я до сих пор оплакиваю их.
Горе его было настолько сильно, что Джейн вся съежилась и инстинктивно отпрянула от Эй’Брая, отбежала к самым далеким уголкам его сознания, почти к самой точке разъединения. За горем пришло сожаление, за сожалением – разрозненные, хаотические образы. Внутри и снаружи множества сознаний, с самых разных ракурсов Джейн увидела, что случилось с Сектилиями.
В одно мгновение из организованного и взаимовыгодного симбиоза все превратилось в какой-то адский кошмар. Все до одного мужчины, женщины и дети внутри корабельного сообщества внезапно и необратимо изменились под действием неведомого микроба. Невредимым остался только Эй’Брай. Он беспомощно наблюдал за тем, как на протяжении дней гибнут его товарищи по команде.
Некоторые – по крайней мере поначалу – стали агрессивными. Но большинство просто утратило рассудок. Они ни на что не реагировали и в итоге перестали функционировать нормально, вследствие чего начали погибать от жажды и голода. Эй’Брай в отчаянии помогал ученым и медикам, пытался оживить их одной лишь силой своей воли. Им удалось продержаться дольше других. Они всеми силами старались определить, что произошло, чтобы справиться с напастью, но обнаружение микроба в последний момент оказалось недостаточным для того, чтобы спасти хотя бы одну жизнь на борту корабля.
