Мир мигнул, погас и снова разгорелся, расцветившись новыми, а точнее, давно и прочно забытыми красками и запахами.
В бархатной густо-синей вышине горели булавочные искорки звезд, обрисовывая черный силуэт словно бы обкусанной стены. Словно острые зубья гигантской челюсти нависали надо мной, готовясь рухнуть вниз с обрыва, в основании которого открылся выход на волю. Где-то там, вверху, раздавался грохот, мерцало алое зарево, абрисом вырисовывая неровные обломки, здесь же, внизу, в подрастающей свежей траве было темно, тихо и покойно.
Машинально считая удары сердца, привычно уже подхватила Лейра за плечи и потащила вниз по склону. От потайного выхода ушла недалеко, шагов на двадцать, как вдруг грохнуло особенно громко, потом гулко бухнуло, словно схлопнулись гигантские каменные створки, и небо затопил свет.
Обжигающе-белый, режущий глаза, он просто потек вниз сплошным потоком, открывая взору неровный частокол стен, на несколько мгновений превратив мир в четкую, но гротескную черно-белую картинку. За пару ударов сердца до того, как катящаяся волна настигла нас, я успела только досадливо и сердито подумать о собственном невезении. Самое время явить себя древним силам. Мне нужна помощь.
Сон кружит и качает, словно на качелях. Вверх-вниз, сквозь густой белый туман, закручивающийся маленькими вихрями. Вверх, вниз, вверх…
И я выныриваю, задыхаясь, пробив верхний слой облаков. И плыву над ними, струясь, словно ветер в синей вышине под жаркими лучами солнца. Оно греет, но не обжигает, колет острыми лучиками, словно иголками, а миг спустя за компанию растягивается, превращаясь в золотистую змейку, уже не ослепляющую, а мягко сияющую, окутывающую ласковым светом. Мы летим вместе…
Падаем в туманную бездну, сплетаясь намертво, и единым целым ныряем в оранжево-алый океан, плещущий волнами от горизонта до горизонта. Все глубже, глубже и глубже, отлавливая по дороге нанизанные на невидимые нити пузырьки синего света, похожие на маленькие сапфиры, разбрасывающие кругом разноцветные искры.
Добравшись до дна, я касаюсь его, подхватывая горсть серебристого песка, и спиралью ввинчиваюсь вверх. Распахиваю крылья и в свете алых, разлетающихся веером брызг лечу, лечу, лечу…
Чтобы открыть глаза, вынырнув из бесконечного и бессознательного в реальность.
Я, кажется, проснулась, а странное путешествие в ало-золотом мире — просто очередной выверт усталого разума. Так гораздо проще, чем считать видения чем-нибудь, имеющим глубинное значение.
Что гораздо важнее, так это знание о том, где мы находимся и кто нас сюда доставил.
Нас — потому что пальцы мои лежат на перебинтованном запястье сера хранителя, и под тонкой тканью я ощущаю биение его жизни. Вот так, не глядя, не вслушиваясь в себя, я просто знаю, что он жив, рядом и все так же без сознания.
А еще я чувствую себя сосудом, полным живительной влаги настолько, что она вот-вот польется через край, выплеснется от любого неверного движения и без толку впитается в землю. И просто представила, как осторожно отливаю в полупустой кувшин, выравнивая уровень жидкости…
Стало гораздо легче думать, а дыхание Лейра выровнялось, перестав напоминать отрывистый хрип старого полумертвого волка.
Туман перед глазами словно развеялся, стало понятно, что над нами — скошенный низкий деревянный потолок, слева, совсем рядом, небольшое окошко, а лежим мы на широкой низкой кровати, скорее даже просто на толстом матрасе, положенном на пол. Похоже на мансарду.
Прекрасное ощущение чистого тела, свежего белья и теплого мехового покрывала навевало покой, да так и призывало: «Закрой глаза, поспи…» Но! Нельзя…
Венец!
Я нервно дернулась, ощупывая голову. Странно. Обруч на месте, уже привычно сдавливает виски, но волосы аккуратно расчесаны и заплетены в простую косу.
Резкое движение разбередило ссадины, легкий зуд разошелся по телу, и, вздохнув, я осторожно приподнялась на локтях, а потом и села, опираясь рукой на узкий подоконник. Окошко выходило во внутренний двор, огороженный высоким забором. На утоптанной площади толклись люди, кони, телеги. Кто-то спешил покинуть двор через ворота, столбы которых были украшены резными лисьими головами. Остроухие морды почему-то смотрели не на дорогу, тянущуюся между холмов, а друг на друга, демонстрируя клыкастые челюсти.
Шум до чердака не доносился, но пантомима во дворе была так выразительна… Телега с цветастым пологом выезжала за
