католичество, а что в результате?
Аввакум, так и не став мучеником, становится героем в глазах своих единоверцев. И не бунтует почти десять лет! Только увещевает, мирит… со всей доступной ему кротостью. А кротким он никогда не был. То есть кто-то держал его на цепи.
А сейчас, когда патриарх так обгадился, – вылез! И поди ж ты! Тут не то что Русь к католичеству привести – тут ноги б унести! Ох, не любил протопоп иезуитов. Да и смычка появляется вовсе не та – Марфа замуж за Корибута вышла, так что дети ее…
Есть шанс, конечно, воспитать их в верном ключе, можно и королеву отравить, да не вышло бы, как сейчас.
А сейчас получалось, что ноги б унести.
Ладно. Авось да удастся.
Симеон быстро собрал самое необходимое – деньги да пару нужных вещиц, сложил все в карман рясы и быстрым шагом направился к выходу из дворца.
Авось да не задержат духовное лицо. А уж где и у кого спрятаться в Немецкой слободе – он найдет.
Семен и Павел сидели неподалеку от несущих охрану казаков. Собственно, караул на всех воротах выглядел так. Два казака, два стрельца, два солдата из полка Гордона да пара воспитанников царевичевой школы. Здесь – Сенька и Пашка.
Сидели, истории травили о царевичевой школе, о своем житье-бытье.
– …есть у нас один парень, вот он всякой живности до ужаса боится. Мы однажды приходим на речку, а там лягушек – видимо- невидимо. Ну, наловили десятка два да ночью ему в постель и выпустили! Ох, как же он кричал!
– Не выдрали вас? – поинтересовался со смешком один из стрельцов.
– Нет, дяденька. Но лягушек мы ловили, и комнату потом мы отмывали…
– А надо б выдрать!
– Так царевич хуже придумал. Сказал, что ежели мы так лягушек любим, то он от нас работу ждет. Где в природе сия тварь живет, что ест, как размножается, почему квакает… кажный день вместо игр на пруд бегали и наблюдали. Чуть сами не заквакали…
Сенька скорчил жалобную рожицу. Мужчины хохотнули.
– Да, нас за такие проказы бы по-простому, хворостиной. А тут мудрит царевич, – усмехнулся один из казаков.
– На то и царевич, чтоб мудрить, – отозвался солдат. Но мирно, без малейшей подковырки. Сенька облегченно выдохнул. Да, чтобы в одну упряжку свести ужа, ежа и бабочку, надобно много сил и терпения. Не перегрызлись бы – и то ладно.
– Стой!
Бердыши скрестились пред носом невысокого седобородого человечка в черной рясе.
– Полоцкий, – шепнул Пашка.
Сенька поверил. Сам-то он больше к воинским делам склонялся, а вот Пашка хотел для себя стезю подьячего выбрать, так что всех и обо всех, кто при царе, знал.
Симеон остановился.
– Пропустите, мне в город надобно.
– Царевна приказала никого не выпускать.
– Так я вернусь вскорости.
– Царевна приказала, – с каменным лицом повторил стражник.
Он бы и пропустил, будь один, но еще почти десяток свидетелей? Не-ет… таких неприятностей никому было не надобно. Так и в допросных подвалах окажешься, за царевной не заржавеет. Уже весь Кремль знал, что Хованского она приказала пытать нещадно.
Симеон еще покрутился, да и ушел. Пашка толкнул приятеля:
– Я к царевне, а ты здесь будь. Понял?
И умчался. Сенька кивнул. Чего ж тут не понять? Ежели кому так выбраться надобно, так ведь не зря? О таком царевне всяко сказать стоит!
Известие о Симеоне Полоцком царевна приняла без особой радости. Пашку допустили к ней сразу же, царевна выслушала – и задумчиво покусала кончик пера.
– Спасибо, Павел. Я запомню. Я теперь отправляйся обратно на пост. Дмитрий!
В комнату заглянул еще один из выпускников царевичевой школы, только старший – лет уже двадцати пяти от роду.
– Звали, государыня?
