Отец с невинным видом:
– Глупее тебя?
Когда я говорила о мужчине, что он невыносим, а о женщине, что она безобразна, отец всегда спрашивал: – Невыносимее тебя? Безобразнее тебя?
Я прекрасно понимала его упрек, но не хотела признаться в этом и дерзко отвечала:
– Да, глупее меня, невыносимее меня, безобразнее меня.
Но урок отца пошел мне впрок. Тому доказательство: я помню его до сих пор.
Вальс Шопена В детстве нас учили игре на фортепиано. Мой брат Илья был к этому абсолютно не способен. Его учитель-француз говорил, что, когда Илья начинает играть, собаки с воем убегают.
Однажды, когда отец занимался в своем кабинете, он вдруг услышал, как Илья поразительно лихо стал играть Шопена, ни на минуту не отпуская педали. Не обращая внимания на фальшивые ноты, он продолжал в ужасающем фортиссимо.
Отец поднялся и приоткрыл дверь в комнату, где играл Илья. Тут он понял, почему Илья стал таким виртуозом: в кабинете он был не один. Там находился наш столяр Прохор, вставлявший двойные рамы в окна. Мы все, особенно Илья, дружили со старым Прохором. Илья часто бывал у него в мастерской, научился столярничать и делать маленькие вещицы из дерева.
Папа понял, что Илья хотел блеснуть своей игрой перед Прохором. Вот почему бедный Шопен был принесен в жертву.
Папа тихо вернулся к себе, а потом поделился с нами своим наблюдением.
С тех пор, если кто-нибудь из нашей семьи хотел поразить весь мир или заставить восхищаться своей персоной, – ему говорили: 'Это для Прохора'.
И уверяю вас, что эти слова часто удерживали нас от бахвальства.
Цыпленок Обычно осенью моя мать уезжала в Москву с младшими детьми, учившимися там в школе. Отец, сестра и я оставались в Ясной Поляне еще на несколько месяцев. Как и отец, мы жили подобно Робинзону, а именно: старались сами себя обслуживать, без помощи прислуги. Мы убирали комнаты, приготовляли еду, конечно, строго вегетарианскую.
Но однажды мы узнаем: сегодня приезжает наша тетя – большой друг семьи, которую мы нежно любим. Нам известно, что тетя любит вкусную еду, особенно мясную. Что делать? Приготовить 'труп'? (Так мы называем мясо.) Но эта мысль вызывает в нас чувство ужаса. Пока мы с сестрой обсуждали этот вопрос, вошел отец. Мы сказали ему, что не знаем, как быть.
– А вы, – сказал он, – приготовьте обед, как обычно. Днем приехала тетя, как всегда, красивая, веселая, энергичная.
Наступил час обеда, мы пошли в столовую.
И что же мы там увидели? На приборе для тети лежал огромный кухонный нож, а к ножке стула была привязана живая курица. Бедная птица билась и тянула за собой стул.
– Видишь? – сказал отец нашей гостье. – Зная, что ты любишь есть живые существа, мы тебе приготовили цыпленка. Никто из нас не может его убить, и поэтому мы положили для тебя этот смертельный инструмент. Сделай это сама.
– Еще одна из твоих шуток! – воскликнула тетя Таня, смеясь. – Таня, Маша, сейчас же отвяжите бедную птицу и верните ей свободу.
Мы поспешили выполнить желание тети. Освободив цыпленка, мы подали на стол приготовленные макароны, овощи, фрукты. Тетя все ела с большим аппетитом. Но я должна заметить, что этот урок любимого шурина не переубедил ее. Она продолжала есть мясо.
Папа получает 'на чай' От Москвы до Ясной Поляны около двухсот километров. Иногда отец проделывал этот путь пешком. Ему нравилось быть паломником; он шел с мешком за спиной по большой дороге, общаясь с бродячим людом, для которого он был безвестным спутником.
Путешествие обычно занимало пять дней. В пути он останавливался переночевать или перекусить в какой-нибудь избе или на постоялом дворе. Если попадалась железнодорожная станция, он отдыхал в зале ожидания третьего класса. Раз во время такой остановки он решил пройтись по платформе, у которой стоял пассажирский поезд, готовый к отправлению. Вдруг услышал, как кто-то его окликает:
– Старичок! Старичок! – взывала дама, высунувшись из окна вагона. – Сбегай в дамскую комнату и принеси мне сумочку, я ее там забыла…
Отец бросился исполнить просьбу и, по счастью, нашел сумочку.
– Большое спасибо, – сказала дама, – вот тебе за твой труд. – И она протянула ему большой медный пятак. Отец спокойно опустил его в карман.
– Знаете ли вы, кому вы дали пятачок? – спросил попутчик даму. Он узнал в запыленном от долгого перехода страннике знаменитого автора 'Войны и мира'. – Это Лев Николаевич Толстой.
– Боже! – воскликнула дама. – Что я наделала! Лев Николаевич! Лев Николаевич!
Ради бога, простите меня, верните мне пятачок! Как неловко, что я вам его сунула.
Ах, боже мой, что я наделала!..
– Напрасно вы так волнуетесь, – ответил ей отец,- вы ничего не сделали плохого… А пятачок я заработал и оставлю себе.
Поезд засвистел, тронулся, увозя даму, молившую о прощении и просившую вернуть ей пятак.
Отец с улыбкой смотрел вслед уходящему поезду.
Был ли Толстой суеверен?
Я уверена, спроси у моего отца – суеверен ли он, и он сказал бы решительно: нет.
Однако я часто подмечала, что бывали случаи, когда он некоторым приметам придавал значение. Несколько раз я ощущала, как его сильные руки, опустившись на мои плечи, заставляли меня обернуться, чтобы я именно справа увидела нарождающийся месяц.
Если он надевал, как славный король Дагоберт6, свою блузу наизнанку, он явно испытывал досаду и ожидал неудач или неприятностей.
Задумывая что-нибудь, он часто говорил себе: 'Если сбудется, сделаю это; не сбудется, не стану делать'.
Однажды мы ехали верхом из Ясной Поляны к моему дяде Сереже Толстому. Его имение было в тридцати пяти километрах от нашего. По дороге мы проехали несколько деревень. Русские деревни расположены вдоль одного длинного ряда, и эта единственная, всегда очень широкая улица тянется иногда на несколько километров.
Мы ехали по одной из таких улиц крупной рысью, как вдруг отец повернул вправо лошадь и объехал бочку на колесах, стоявшую перед избой. Затем он продолжил путь.
Я следовала за ним и, когда мы поравнялись на большой дороге, спросила:
– Скажи, зачем ты объехал бочку?
– Разве ты не видела, что черная кошка перебежала дорогу и спряталась под колесами бочки?
– Значит, ты сделал это, чтобы не проехать по дороге, которую перебежала кошка?
Отец не ответил мне, и мы продолжали свой путь.
Логическая непоследовательность Во время русско-японской войны отец со страстной заинтересованностью следил за всеми ее перипетиями. Когда русские сдали врагу Порт-Артур, он вознегодовал.
– В мое время этого бы не сделали, – сказал он.
– А что бы сделали? – спросил присутствовавший при разговоре последователь отца.
– Взорвали бы крепость, но не сдали бы ее врагу.
– И убили бы всех находящихся в ней людей? – Толстовец был задет за живое словами своего учителя.
– Что вы хотите! Раз ты военный, ты должен исполнить свой долг7.
Толстовец недоумевал.
А я спрашивала себя: одна ли только логика прозвучала в устах отца? Может быть, также и ожившие воспоминания былого воина?
'Соломенная шляпка' Одно время отец интересовался театром. Однажды он пошел в Императорский Малый театр посмотреть забавную пьесу Лабиша 'Соломенная шляпка'. Отец работал тогда над комедией 'Плоды просвещения'.
