Во время антракта он встретил в фойе знакомого профессора. Тот смутился, что Толстой застал его на представлении такой фривольной пьесы.
– И вы, Лев Николаевич, пришли посмотреть этот вздор, – сказал он, усмехнувшись.
– Я всегда мечтал написать нечто подобное, – сказал отец, – но у меня не хватило на это таланта, Он не чихнул Когда папа чихал, казалось, что взрывается бомба: слышно было по всему дому.
Если это случалось ночью, моя мать внезапно просыпалась и после пережитого испуга всю ночь не могла больше сомкнуть глаз.
– Когда захочешь ночью чихать, – сказала она отцу,- разбуди меня тихонько, и тогда я смогу снова уснуть.
Отец пообещал.
Однажды ночью ему захотелось чихнуть, и он тихонько разбудил жену.
– Соня, – сказал он, – не пугайся, я сейчас буду чихать.
Мать проснулась, прислушалась. Прошло две, три, пять минут… Ничего. Она наклонилась над ним и услыхала его ровное дыхание. Желание чихнуть прошло, и он снова спокойно уснул.
Мама смеется Мама редко смеялась. Быть может, поэтому смех придавал ей особое очарование.
Я вспоминаю два случая, когда она смеялась от всего сердца, и оба раза благодаря отцу.
Моя мать обожала маленьких детей. Когда мы все выросли и ей не нужно было заботиться о нас, она почувствовала себя опустошенной. Она не упускала случая поухаживать за ребенком, где бы его ни нашла.
Однажды она нянчилась с деревенским мальчиком.
– Я закажу для тебя гуттаперчевую куклу, – сказал отец, – у которой будет вечный понос. Надеюсь, тогда ты будешь вполне счастлива.
Мама рассмеялась, закрывая рот рукою, стараясь удержаться от несвойственного ей веселья.
В другой раз. Я приезжаю в Ясную Поляну.
– Берегись, – говорит отец, – мама только что купила огромное количество краски, и теперь она красит все, что ей попадется под руку. Но по справедливости я должен признать: до сих пор она щадила живые существа…
Мама чувствует нежность в шутке мужа и счастлива. Она смеется, смущаясь и удивляясь, что не может сдержать веселья.
Отец рад, что ее позабавил, и нежно смотрит на нее.
Жандарм Отец всегда путешествовал в вагоне третьего класса.
Однажды он по делам отправился в маленький городок, расположенный в пятидесяти километрах от Москвы.
Здесь он остановился у шурина, должностного лица в этом городке. Закончив дела, отец отправился на вокзал, чтобы поехать домой. Дядя со своими семейными его провожал. На станции их подобострастно приветствовал жандарм, разукрашенный всеми знаками служебного отличия.
Жандарм знал, что уезжающий – знаменитый писатель, граф Толстой. И только отец сделал несколько шагов к кассе, как жандарм, опередив его, бросился навстречу, щелкая каблуками и козыряя.
– Пусть его сиятельство не беспокоится. Его сиятельство разрешит взять для него билет? Какого класса для его сиятельства – первого, второго?
– Второго, – смутившись, сказал отец.
Вернувшись домой, отец рассказал, как он спасовал перед жандармом. Он смеялся над собой и не мог простить себе этой слабости. Он презирал себя за нее.
Было видно, как беспокоит его это небольшое происшествие. Он не раз рассказывал об этом другим.
Я же думаю, что не из-за слабости отец позволил жандарму взять билет второго, а не третьего класса. Просто он не мог обмануть его ожидания. Сознательно отец никогда не хотел причинить кому-либо неприятность. Он знал, что если он возьмет билет третьего класса, он огорчит жандарма.
Но отец всегда был готов обвинять себя во всех возможных и воображаемых грехах.
Его словечки Когда моему отцу было восемьдесят лет и его спрашивали: 'Как вы себя чувствуете?' – он отвечал, если ощущал слабость и апатию:
– Сегодня чувствую себя так, как будто мне восемьдесят лет.
Об эгоцентричном, влюбленном в себя человеке он говорил:
– У этого человека огромное преимущество: у него нет соперника…
Если он просил чего-либо, что ему могли не дать, он говорил:
– Я пошутил… Мне совсем этого не хочется…
Когда ему хотелось что-либо сделать, а он опасался, что не сможет это выполнить, или желал получить то, что трудно давалось, он говорил:
– Когда я вырасту большой, то я это сделаю.
Или:
– Когда я вырасту большой, то получу то, что пожелаю.
Я люблю все, что имею В первые годы женитьбы отца его посетил в Ясной Поляне русский писатель граф Соллогуб. Он увидел, что Толстой доволен, вполне удовлетворен своей судьбой.
– Какой вы счастливый человек, – сказал ему Соллогуб, – вы имеете все, что любите.
– Нет, – отвечал отец, – я не все имею, что люблю, но я люблю все, что имею.
Велосипед Отец любил все виды спорта. В конце прошлого века, когда первые велосипеды вошли в моду, он приобрел велосипед и зимой катался на нем в большом московском манеже.
– Со мной происходит смешное явление, – рассказывал он. – Стоит мне представить себе препятствие, как я ощущаю неодолимое к нему влечение и в конце концов на него наталкиваюсь. Это особенно относится к толстой даме, которая, как и я, учится ездить на велосипеде. У нее шляпа с перьями, и стоит мне взглянуть, как они колышутся, я чувствую, – мой велосипед неотвратимо направляется к ней.
Дама издает пронзительные крики и пытается от меня удрать, но – тщетно. Если я не успеваю соскочить с велосипеда, я неизбежно на нее налетаю и опрокидываю ее.
Со мной это случалось уже несколько раз. Теперь я стараюсь посещать манеж в часы, когда, я надеюсь, ее там нет. И я спрашиваю себя, – замечает он, – неизбежен ли этот закон, по которому то, чего мы особенно желаем избежать, более всего притягивает нас?
'Женофобия' Отец был невысокого мнения о женщинах. Часто он выражал свое презрение к ним насмешкой, но бывало, пытаясь убедить своего собеседника, он говорил об этом и серьезно. В домашнем кругу мы называли такие беседы 'женофобией'.
Случалось, когда мужчины оставались в доме одни, он пользовался этим, чтобы изничтожить нас.
– Мы немножко 'женофобили', – говорил он, улыбаясь.
Иногда отец высказывал свое настоящее мнение о женщинах. Он считал, что женщина, живущая по законам морали и религии, имеет полное право на уважение. Женщина обладает драгоценными качествами, не присущими мужчине, и она неправильно поступает, желая сравняться с ним в правах, которых она лишена.
Если женщина пытается своими чарами соблазнить мужчину, наряжаясь для этого в непристойные одежды; если она полагает, что главная связь мужчины и женщины – в наслаждении, и избегает материнства для сохранения своей красоты, то такая женщина – существо презренное и опасна для общества.
– Когда я встречаю такого рода женщину, – говорил он, – мне хочется крикнуть:
