— Так говорите же, — проронил он.
— Боюсь, Марлин ввела в заблуждение всех нас, — прошептала Селеста, оглядываясь. — Все эти истории о феях, об их коварстве, которые с таким удовольствием подхватывают старые служанки… Но судите сами, кто видел эту фею? И кто больше Марлин подходит на эту роль? Постойте, не перебивайте… Ваша мачеха, Лаура, была высокой, статной, белокурой, с глазами цвета моря, и посудите сами, разве Марлин не соответствует этому описанию?
— Равно как и вы, — напомнил Эрвин.
— Но мне в те годы было совсем мало лет, и я воспитывалась в обители, это любой подтвердит! А фея может прикинуться хоть девушкой, хоть старухой, разве нет?
— Допустим.
— И следом все сходится, — говорила Селеста. — Фея превращает вас с братьями в лебедей, и, хоть заклятье ее не выполнено, не оставляет своих козней. Она мучит Элизу и даже ее мужа! Чего стоит история с отданным первенцем… А видели вы, во что превратилась ваша красавица-сестра?
Эрвин молчал.
— И всегда, везде, где бы ни случалось несчастье, поблизости оказывалась Марлин, — горячо произнесла она. — Клаус умирал, а она исчезла, чтобы появиться в вашем доме! Разве обычный человек сумел бы проделать такой путь по морозу, в пургу?
— Марлин не обычный человек, — подал голос Эрвин.
— Об этом я и говорю! — воскликнула Селеста. — Если правда, что феи наслаждаются чужими страданиями, то возле вас она устроила пир горой! Ведь вы, Эрвин… о, простите, но при одном взгляде на вас, даже если не знать о тех кошмарных крапивных рубахах, сердце кровью обливалось, как подумаешь, что вам приходится выносить!
«Обними меня крепче, — говорил мне Эрвин еще тогда, давно. — Когда ты со мной, мне не страшно. Ты — как морская волна, ты смываешь усталость и боль…»
Сейчас он молчал.
— Должно быть, она выжидала и… питалась, — с содроганием выговорила Селеста. — А затем снова подвернулся случай — все братья собрались вместе! И ведь Элиза же вспомнила колдунью, пришедшую к ней по воде… Видно, тогда фея и решила покончить со всеми разом и снова превратила вас в птиц.
— А вы-то ей зачем понадобились? — спросил Эрвин.
— Я сама ей ни к чему, — ответила она. — Но я ношу под сердцем ребенка Герхарда, и, если бы вы не вернулись, он стал бы последним отпрыском королевской крови в этом мире. А кровь эта нужна фее для какого-то обряда, кажется, ради того, чтобы открыть врата в иной мир…
— Допустим, — кивнул он. — Но почему тогда вернулся я, причем прежним, без увечья?
— Должно быть, любовь к жизни в вас оказалась настолько сильна, что переломила даже заклятие, — сказала Селеста. — Любовь к жизни и… к ней. Я права?
— Отчего же она не воспользуется моей кровью? — спросил Эрвин. — Зачем ждать, пока родится ваш ребенок? Я — вот он, я полностью доверяю Марлин, и если бы она захотела, то давно перерезала мне горло! Или задушила, — добавил он справедливости ради. — Она намного сильнее меня.
— Может быть, дело в том… Марлин сама же и упоминала: феи обретают особенную власть в определенные дни года, — проговорила она. — Мой ребенок должен появиться как раз к весеннему празднику, но это ведь сложно предугадать, да и времени пройдет еще немало… И кто знает, сумею ли я доносить дитя до срока, выживем ли мы оба? А осеннее равноденствие уже вот-вот, и раз у нее есть выбор… — Селеста судорожно вздохнула. — Прошу вас, Эрвин, берегитесь! Вы — самый необычный из братьев, я слышала, как она говорила об этом. Вам угрожает опасность…
— Равно как и вам.
— Да, но вы можете защитить себя, вы взрослый сильный мужчина, а я — всего лишь слабая женщина, оставшаяся без мужа! — Селеста сделала шаг к нему, а Эрвин отступил. — И я прошу вас, как брата Герхарда… спасите меня!
— Вы всегда можете рассчитывать на мою помощь, — сказал он ровным тоном.
— Я говорю не об этом, Эрвин… — Голос Селесты вдруг изменился, сделался глубже и мягче. — Я уже сказала: у меня будет ребенок, сын вашего брата, ваш родной племянник! А вы… вы не дождетесь наследника от феи…
— Вот как?
— Она пообещала вам это? — делано рассмеялась Селеста. — И вы поверили? Даже если у нее и родится… нечто,
