три года после гибели бабушкиного супруга, и никто никогда не осмеливался усомниться в его происхождении!
Но сейчас я не могла себе позволить ничего подобного. Скажите на милость, как прикажете разыскивать колдунью и, возможно, бороться с ней, будучи в положении? Это в воде я осталась бы достаточно быстрой и сильной, но и то вынуждена была бы беречься, а на суше вовсе сделалась бы беспомощной! Я видела человеческих женщин и прекрасно понимала, что в таком состоянии не сумею ни убежать, ни дать отпор… Нет уж, придется Эрвину подождать! И если уж он хочет увидеть потомство, мысли о смерти ему придется оставить пусть и не навсегда, но до глубокой старости, это уж точно…
— Уже полдень, — произнес Эрвин, прислушавшись к бою склянок, но даже не подумал встать. — Ты не проголодалась?
Я покачала головой. Вот пить хотелось, это верно, но в каюте нашелся кувшин с водой.
— У меня дурное предчувствие, — сказал мой муж и обнял меня крепче прежнего. — Не знаю, в чем дело, но мне хочется поскорее убраться с этого корабля. Мне не нравится на нем. Так и кажется, что вся эта позолота вот-вот облезет, украшения размокнут, как бумажные, и отвалятся, и окажется, что это старое-престарое корыто, которому давно пора на дно. Или на дрова.
Я тоже ощущала что-то подобное, но объяснить это никак не могла. Просто витала в воздухе тревога, но откуда могла исходить угроза, я не понимала.
— Нужно подняться наверх, — сказал Эрвин наконец, а я кивнула и принялась приводить себя в порядок.
Для этого мне вовсе не нужно звать горничных, хотя они, кажется, сторожили под дверью каюты: стоило поднять засов, как девушки мигом принесли еще воды и легкий завтрак. Ну а одеться я и сама была в состоянии!
Кажется, этой ночью на корабле никто не спал: было уже далеко за полдень, а гости шахди Оллемана еще только-только открывали глаза. Многих, по-моему, мучили похмелье и головная боль, ну да это было делом поправимым: ведро забортной воды на голову и стакан вина с хорошей закуской быстро вернули им человеческий облик.
— Не корабль, а сонное царство, — сказала мне Селеста, потом подвинулась поближе и шепнула: — Прикрой шею, у тебя там очень уж заметно… Вот, возьми мою косынку.
Я поблагодарила ее кивком. Да уж, Эрвин не сдерживался, а если все его братья таковы и хотя бы половина из них нашла себе сегодня подруг, то я удивлена, как это «Лебедь» еще не развалился на части!
— Элиза так и не показывалась со вчерашнего вечера, — негромко произнесла Селеста. — После фейерверка она ушла вниз и больше не появлялась. Странно, не правда ли?
Я могла только развести руками: откуда мне знать, странно это или нет? Может быть, шахди просто не хочет, чтобы его супруга находилась среди подвыпивших гостей!
«Лебедь» разворачивался: нужно было прибыть до темноты, ведь завтра коронация, припомнила я. Ну что ж, покутили и будет, пора и честь знать.
Мне же хотелось на родной берег, к маяку, в тенистый сад, я не желала торжеств, а лишь тишины и покоя. Думаю, Эрвин мечтал о том же, недаром ведь он всё смотрел и смотрел вдаль, в ту сторону, где был его дом. Пускай он родился в королевском дворце, все-таки небольшая усадьба стала ему куда дороже этих роскошных, пышно убранных залов…
— Смотри, Элиза, — тронула меня за руку Селеста, и я подняла голову.
Золовка в самом деле вышла на палубу, и я поразилась — отчего-то она была одета иначе, нежели прежде. На ней было самое обычное платье, почти как на мне или Селесте, а голову едва прикрывало легкое покрывало. Только плотные перчатки выше локтей остались теми же самыми.
— Господа братья мои, — негромко произнес шахди Оллеман, когда утихли приветственные возгласы. — Моя супруга, ваша сестра, хочет говорить с вами. Сейчас, пока солнечный круг еще не коснулся своим краем морских волн, она скажет все, о чем так долго молчала. Выслушайте ее, прошу вас, ибо ее слова имеют отношение и к вам.
Он склонил гордую голову и отошел в сторону, пропустив вперед супругу. Теперь Элиза смотрела на братьев: они стояли по правую и по левую руку от нее, как солдаты в строю, и это было… странно.
— Их больше нет, — сказала вдруг она каким-то чужим, надтреснутым голосом. — Клаус, Михаэль, Мартин… Их осталось восемь…
— Да она, кажется, одержимая! — шепнула одна из придворных дам, и на нее зашикали.
— Это моя вина, — продолжала Элиза, и голос ее набирал силу. Я словно воочию увидала зарождающийся ураган: покамест это всего лишь слабый ветерок, но только дай ему время, и он сделается настолько силен, что сможет уволочь с собою целый флот и разметать его на много дней пути! — Это я не подумала о том, на что обрекаю вас, братья мои. Я полагала, что спасаю вас, но, приняв это спасение из моих рук, вы были обречены на вечные муки. Троих уже нет. Это я убила их.
