фронтовые сто граммов. Все выжидательно уставились на Федора, он взялся за кружку.
– Э, так не пойдет. Орден снять надо, в кружку бросить. Традиция, чтобы не последний был! – загалдели командиры взводов.
Пришлось расстегивать гимнастерку – отвинчивать шайбу, бросать орден в стакан. Потом каждый поздравил. Федор под внимательными взорами выпил, орден зубами поймал. Тогда уже остальные кружки осушили. Орден сразу по рукам пошел. Каждый посмотреть хотел. Крутиков так даже орден к своей гимнастерке приложил, к зеркалу подошел.
– А мне идет!
– Сам заработай!
Орден вернули Федору. Он прикрутил его к гимнастерке, покосился. Выпили еще. Разговоры о положении на фронтах пошли. Это была самая животрепещущая тема. Тем более под Сталинградом положение складывалось тяжелое. Немцы к Волге вышли, обстреливали из пушек, бомбили город с самолетов. Но город держался.
Выпили за будущую Победу, за Сталина. Ни один не усомнился: а будет ли Победа? Трудно, тяжело, многого не хватает, в первую очередь боевой техники. Но шок внезапного нападения сорок первого уже прошел, Москву не сдали, и никто помыслить не мог, что немцам удастся перейти на левый берег Волги.
Сидели допоздна. Служба в роте была отлажена, сержанты свое дело знали, разводили караулы по заставам и постам. Жизнь пошла по накатанной колее…
Прошло два месяца, когда Осадчий вызвал Федора к себе. По голосу чувствовал – раздражен, даже зол. Федор подумал: очередное чрезвычайное происшествие. И оказался неправ.
Осадчий расхаживал по кабинету, курил папиросу.
– Ах ты, тихушник хренов! Ты что мне ничего не сказал?
– А что случилось?
– А то ты не знаешь? Читай!
На столе лежал лист бумаги. Приказ кадрового управления НКВД о переводе. Ниже – длинный список из шестнадцати фамилий. Среди них Федор увидел свою.
– Заявление о переводе в Управление Особых отделов писал?
– Было дело, – не стал отпираться Федор.
Да и какой смысл, если приказ на столе как подтверждение.
– Ты пойми меня правильно, Казанцев. Кто ты будешь в ведомстве Абакумова? Один из многих. А здесь тебя приметили. И не кто-нибудь, а я! Вон – что это у тебя на гимнастерке? Орден! А кто представление о награде писал? Ты же черной неблагодарностью ответил.
– Погранец я. А по сути – оперативник. Командир роты охраны тыла – не мое.
– Согласен. Там любой более-менее опытный командир взвода справится. Ты роту давно перерос. Но ты же мог ко мне подойти, посоветоваться. Наркомат один, я бы тебя к себе перетащил. Мне оперативники толковые во как нужны!
Осадчий провел ребром руки по шее.
– Я бы тебя на отдел поставил, в звании на ступень повысил. Ты ведь знаешь, чем занимается ведомство Абакумова?
– Имею представление.
– Да ни хрена ты не знаешь! До войны занимались устранением неугодных за границей. А с началом военных действий партизан готовят, диверсантов, радистов для заброски в немецкий тыл. Тебе это надо? Ты по призванию контрразведчик. Анализировать можешь, мыслить логично. А для диверсанта другой склад характера и ума нужен.
Оба помолчали. Осадчий обижен был. Кому охота отдавать в другое ведомство хорошего сотрудника? Тем более что их не хватает.
– Ладно, расстанемся мирно.
Осадчий достал водку, разлил по стаканам. Выпили, Осадчий закурил папиросу.
– Кому мне роту сдавать?
– Командиру первого взвода. Пока побудет исполняющим обязанности, там видно будет.
– Куда и когда прибыть?
– В кадры, на Лубянку, завтра.
Федор поднялся со стула. Осадчий, в отличие от Федора, не знал и не мог знать истории: о создании СМЕРШа, о поражении гитлеровцев под Сталинградом и Курском. НКВД в сознании людей так и останется аппаратом репрессивным. А СМЕРШ, хоть
