весточкой: ученица Аглая, которую и сопровождал молодой стряпчий, поручение своего наставника и господина выполнить не смогла. По самой уважительной причине – к ее приезду травница Берисава уже три дня как была мертва.
– Обвинена в волховстве и гадании на костях человеческих, а такоже изобличена как еретичка, в Бога не верующая. Разрешением Великого государя, царя и Великого князя Иоанна Васильевича всея Руси, и по слову архиепископа новгородского Пимена ее в январе при всем честном народе под лед и спустили.
Глянув на первенца того самого великого князя, стряпчий незнамо зачем добавил:
– Говорят, книги у нее бесовские нашли. Свидетели были, что травница та чернокнижием и ведьмовством занималась, порчу наводила. Она, говорят, не сильно и запиралась, когда…
Сквозь неплотно прикрытую створку послышался дробные шлепки голых пяток – затем дверь резко дернулась, и в предбанник влетел царевич Иоанн Иоаннович, разом охвативший все помещение буквально полыхающими грозной синевой глазами. Из одежды на нем были золотой нательный крестик, браслет из массивных пластин сердолика на левом запястье (подарок старшего брата) и охотничий кинжал в правой руке. Сморгнув и поискав глазами того, кто вызвал у старшего брата столь непреодолимо жгучее желание убивать, Иван остановил взгляд на стряпчем. Еще раз моргнул, затем глянул вниз, на своего все еще налитого силой «богатыря»… И быстро нашел уважительную причину столь неожиданного появления:
– Оголодал!..
Всадив дамасковый клинок в копченую курицу (и едва не пришпилив ее к столу вместе с серебряным блюдом), разгоряченный любовными утехами Иван победно вздел кинжал вверх, чтобы тут же нанизать на острие парочку румяных медовых лепешек. Развернулся, непринужденно утянул с полки последний запечатанный кувшинчик с медовухой, после чего и исчез, сверкнув напоследок свежими царапинами на спине и поджарых ягодицах.
– Ступай себе с богом.
Оставшись в одиночестве, Дмитрий ссутулился и словно бы разом постарел. Звонко щелкнула пивная кружка, разделившись из- за трещины на две неравные половинки; резко почернело дерево стульца; ближний край стола начал потихонечку темнеть и растрескиваться…
– Чтоб ты сдох, Пимен!..
Закрыв глаза и с трудом успокоившись, государь Московский и всея Руси нацедил себе пива в серебряный ковшик. Странно шаркающими шагами зашел в парную, выплеснул хмельной напиток на каменку и, равнодушно переждав слабенькую волну раскаленного воздуха, улегся на верхнюю полку. Закрыл глаза, отворачиваясь к стенке, и беззвучно прошептал напоследок:
– Проклятые фанатики…
Глава 9
Пятого марта года семь тысяч семьдесят седьмого от Сотворения мира[132] понеслась-покатилась по городам и селам Северо-Восточной Руси печальная весть о том, что покинул юдоль земную бывший архипастырь Макарий. Отошел он в малой келии Пафнутьевского монастыря, того самого, где когда-то отринул мирское и принял пострижение. Весна, начавшаяся с такой потери… разве может она быть хорошей? Так и оказалось. Последний снег сошел с полей только в середине мая, а потом зарядили холодные дожди, сгноившие семенное зерно прямо в пашнях. Озимые почти у всех вымерзли, а яровые?.. Ну, кое-где урожай обещался быть вполне пристойным, но прокормиться с него целой державе было делом просто-таки немыслимым.
– Помимо того отпущено устроителям засечной черты хлебным жалованием без малого восемь тысяч даточных четей[133] ржи, да в треть того – пшеницы. Что же касаемо людишек черносошных, что по уговору да ряду дороги мостят меж городами, то им к началу июля для кормления отпущено…
И был бы мор, глад и плач великий по земле православной, если бы царь Иоанн Васильевич не позаботился о народе своем. Еще шесть лет назад повелел он отстроить амбары да лабазы каменные, и все прошедшие года зорко следил, как закрома государственные наполняются-сохраняются. А как наступило лихолетье, так по всем городам и весям поскакали гонцы-глашатаи приглашая людишек поработать на благо родной земли. Копать глубокие рвы и высокие валы на засечных чертах, рубить из крепкого леса порубежные крепостицы, прокладывать дороги и строить мосты. Да ту же руду копать или дикий камень долбить, если ничего другого не умеешь, все лучше, чем с голоду пухнуть или на большой дороге с кистенем счастья пытать!
– Я услышал достаточно. За усердие – хвалю!
Князь Скопин-Шуйский, зачитывающий с длинного свитка месячный отчет о тратах зерна из государственной Хлебной казны, тут же поклонился и сел на свое место, а вместо него укоренился на ногах голова боярской Думы князь Бельский. Звучно кашлянул, ударил посохом о каменный пол и тотчас в Грановитую палату занесли семь больших серебряных блюд, накрытых кусками нарочито
