монастыри, а на красоту, богатство и ухоженность принадлежащих им земель.
– Да… Лепота!
Скорбно вздохнув, Федор тихонечко ответил:
– Когда каждого настоятеля приходится улещать всячески, чтобы допустил до летописных сводов и иных книг, да постоянно проверять, чтобы переписчики даже единой буквицы от себя не добавили, или не правили тексты по своему разумению… это, брат, не лепота, а труд тяжкий!..
Понимающе покивав, Василий Скопин-Шуйский внезапно вспомнил кое-что важное и немедля встрепенулся:
– Димитрий Иванович, совсем забыл доложить…
Воцарившаяся в предбаннике тишина показала, что и остальных запоздалый доклад очень интересует. Даже очень-очень!..
– То дело с детишками из крестьян черносошных, что грамоте обучены да к цифири и геометрии должную склонность имеют… Так вот – все исполнил, как и было велено.
Наслаждавшийся до сего момента густым пивом и соленой рыбкой наследник престола без особого интереса уточнил:
– Сколько набрал?
– Две дюжины и еще трое.
– Все ли крепки здоровьем?
Слегка замявшись, княжич перечислил впечатляющий набор болячек: сухорукие, хромоногие, полуслепые, у трети ко всему еще и горбы или застарелые грыжи…
– Васька, ты своих калик да уродцев не на папертях ли разных понабирал?
Глянув на удивившегося вслух брата, старший из царевичей как-то неопределенно усмехнулся. А затем указал переправить будущих землемеров в Александровскую слободу, под теплое крыло боярышни Домны Дивеевой.
– Видать, у них весь рост в умишко пошел?
– У некоторых в корень уходит.
– Гха-ха-ха!!!
– Тише вы! Государь, батюшка мой любопытствовал, нельзя ли полсотни седельных пистолей новой выделки для наших боевых холопов прикупить?
Внимательно прислушавшись к эмоциям девятнадцатилетнего Горбатого-Шуйского, Дмитрий пару секунд поразмыслил, а затем разрешающе кивнул. Чего бы и не продать, по тройной-то цене?..
– Государь, а составные кирасы из уклада вроде тех, что постельничие сторожа носить начали?
Мстиславскому, восхотевшему приобрести десятка два-три полных комплектов доспехов царских кирасиров, пришлось удовольствоваться всего двумя. На себя любимого и на батюшку.
– Димитрий Иванович, а что?..
Что именно хотел спросить или попросить у троюродного брата князь Старицкий, осталось неизвестным, потому что дверь в предбанник медленно открылась, и в комнату нестройной стайкой вплыли десяток голых… гм, банщиц? Почти голых, потому что хотя они и были закутаны в простыни, но льняная ткань весьма плотно обтягивала крутые бедра и полные груди незваных, но моментально ставших желанными девиц.
«Так вот что Петька Горбатый-Шуйский и Салтыков предвкушали-радовались!»
Оглядев женские стати (девушкой ни одна из них уже не была) и едва заметно поморщившись от сильного желания, разгорающегося в младшем брате, синеглазый юноша провел взглядом по своим ближникам.
«Н-да, как и положено, кровь отлила от одной головы и собралась в другом месте. Интересно, что именно мне выскажет о намечающейся оргии сначала отец, потом духовник, а после и новый архипастырь?»
– Мить?..
По одной интонации жаркого шепота можно было угадать, что Иван едва не дымится от охватившего его возбуждения. Но разума все же не теряет, как и послушания!.. Мысленно вздохнув, Дмитрий заранее смирился с будущей легкой выволочкой от отца и часовой проповедью в исполнении зануды-духовника.
– Какая из девиц тебе по нраву, брате?
Порыскав глазами по стайке выжидательно улыбающихся прелестниц, Иван честно признался все тем же полным внутреннего огня шепотом:
– Та, что с родинкой на щеке. Еще беленькая… И которая справа от нее, тоже ничего.
«Вот блин, никак я помесь Казановы с Гераклом вырастил?»
