– Ну что, Мить, завалим людоеда?
Разгоряченный и просто-таки пылающий азартом и предвкушением Иван от нетерпения аж пританцовывал, внимательно прислушиваясь к сигналам рожков и приближающемуся треску. Заскрипели за спинами и с боков двух царевичей тугие составные луки охраны, всегда готовой подстраховать на случай неудачи; изготовились егеря, чьей задачей было поставить зверя на дыбы; все ближе и ближе раздавался лай псов и шум трещоток, коими загонщики гнали-направляли в теснину лесной засады попавшую под облаву дичь…
Сш-леп!
Выскочившего на утоптанное от снега пространство испуганного зайца прямо в воздухе перехватила стрела-срезень[129].
Сш-леп!
У самца косули еще в прыжке подломились ноги.
Сш-леп!
Еще один одуревший от шума трещоток заяц-беляк испятнал снег брызгами алой крови, а затем обитатели зимнего леса хлынули живой лавиной. Щелчки тетив о наручи и резкий свист охотничьих сулиц, азартные выкрики, на пару мгновений перекрытые жалобным визгом кабанчика, в кишках которого засела острая стрела. Треск раздираемых кустов и булькающий выдох лося, напоровшегося грудью и горлом на железки рогатин…
«И с этого я должен получать удовольствие? Воистину, чем больше узнаю людей, тем больше я люблю зверей».
Вздев по-прежнему чистый наконечник копья вверх, Дмитрий отшагнул влево и чуть назад, а в образовавшуюся «брешь» тут же проскочила парочка косуль и мелкая рыжая лисичка.
– Идет, государь, идет!!!
Отступив еще дальше в сторону, первенец великого государя приглашающе кивнул брату, уступая ему честь завалить медведя- людоеда.
– Р-рав!..
Несмотря на всю свою облезлость и явную худобу, шатун выглядел вполне внушительно – буквально пролетев сквозь проложенный в кустах покойным лосем проход, бурый мишка оглушительно рявкнул на двуногих, посмевших ему угрожать. Ловко отбил когтистой лапой обидный тычок жердиной в нос, уклонился от второго, цапнул зубастой пастью третью жердину и тут же получил по уху четвертой, после чего встал на дыбы и грозно заревел.
– Р-рау!!!
К сожалению, досмотреть крайне увлекательный момент у Дмитрия не получилось, потому как вслед за топтыгиным пожаловал не менее опасный зверь – старый, опытный и очень злобный вепрь-одинец[130]. Басовито хрюкнув еще на подходе, матерый секач пропорол своей массивной тушей поредевшие остатки кустарника, словно пушинку отшвырнув прочь подвернувшегося загонщика. Запнулся о тушку косули, громогласно фыркнул и рванул вперед – прямо на старшего из царевичей.
– Держи!
– Бей!..
– Рогатиной его!!!
Словив на своем коротком пути два срезня в бок и удачно разминувшись с копьем, разъяренный шумом, кровью и собственной болью, лесной боец почти добрался до врага – когда тот резко отпрыгнул в сторону и неуловимо быстро ткнул его своей острой палкой куда-то под левую лопатку.
«Фух!»
– Раззявы косорукие!.. Удавлю!..
Убрав руку с ратовища и какой уже раз поморщившись от скребущих по нервам ощущений множества смертей, пятнадцатилетний Рюрикович оглянулся на командира черной сотни, аки гигантская змея шипящего на допустивших оплошку стражей. Которые, кстати, уже и сами успели сравняться цветом лица с лежащим на земле и ветках деревьев снегом.
– Тише, Петр Лукич.
«И какого хрена я не затормозил этого Пятачка ударом по нервной системе?»
Оценив богатырские стати старого самца и длину его клыков, вполне претендующих на звание маленьких бивней, царевич ощутил запоздалый холодок.
«Пожалуй, тут целый кабан Полтинник будет! И не притормозил я его потому, что тренировался против людей, а не… кхм,
