– Когда попадется ему подходящая, он и сам ее не упустит. И ему жена, и вам радость – поди, внуки-то в отца и деда уродятся.
Такие новости очень заинтересовали родовитых, но еще больше их привлекал густой румянец, заливающий лицо и шею Нарушевича. Замаслились глаза, задрожали руки, грудь начало распирать гулкими ударами сердца…
– Хватит с него, Домнушка.
С явным усилием вытянув ладонь из неожиданно крепкой мужской хватки, Дивеева поспешила вернуть перчатку на ее законное место, и пока она это делала, великий князь разглядел гримасу недовольства на мягком и обычно спокойном лице невысокой кареглазой красавицы.
– Ступай.
Пока казначей приходил в себя, Иоанн Васильевич обговорил с его соратниками еще пару мелких вопросов, а когда подскарбий все же оклемался от прикосновения целительницы, одарил дорогих гостей «на путь-дорожку» составными кирасами из превосходной стали и кубками дымчато-синего стекла. Распрощался Иоанн Васильевич со своими добровольными союзниками очень ласково, потому что… как там Митя говорил: единая вера, царь и Отечество? И пускай литвины думают, что смогут сохранить свою обособленность, пускай. Москва, чай, тоже не сразу строилась… Где лаской, а где и таской.
– Великий государь, государыня Мария Темрюковна до тебя желает.
Кинув гневный взгляд на Малюту, посмевшего отвлечь своего повелителя от высоких размышлений о сущности власти, правитель Московии недовольно шевельнул полными губами:
– Ввечеру сам ее навещу. Ступай!..
Выждав пару минут, великий князь грузно покинул объятия удобного кресла и дошел до стального хранилища. Едва слышно прощелкали наборные диски, звонко лязгнул внутренний засов, позволяя хозяйской руке отворить массивную дверцу и подхватить с верхней полки тоненькую книжицу, чья картонная обложка была изрядно истерта и даже малость замусолена. Шелестнули страницы, открывая для царских глаз ровные строчки новой скорописи и собственные заметки на широких полях.
– М-да. Знатное письмо Митька измыслил – если уж я сам на него потихоньку перешел…
Хмыкнув, темноволосый правитель вернулся в кресло и «переломил» книжицу по одной из закладок, подписанной как «Крымско- турецкий поход на Астрахань»[143]. Достал из ящика стола небольшую карту, буквально исчерканную разноцветными чертилками, разложил рядом с книжицей и задумчиво поскреб крепким ногтем правый висок.
– Что-то запаздывают гости дорогие.
Глянул на отрывной календарь, задумался еще сильнее…
– Гм. Съездить, что ли, с Машкой в Кириллов монастырь[144], помолиться о даровании победы?..
Полгода жители Рыбного переулка проводили свой день под шум большого строительства. Шесть месяцев терпели регулярные «переклички» сторожевых псов, стук топоров и прочие утеснения, зато потом пригласил их разбогатевший сосед на освящение своих новых хором, да угостил от души, поделившись толикой своей удачи и достатка. Только отошли от одного гуляния, как соседушка устроил другое, в честь обретения родовой фамилии. Торговый гость Тимофеев – звучит-то как, а? И именоваться теперь в грамотках можно с отчеством, ровно какой боярин или князь!.. Ну а под самый конец уходящего года[145] посватался к торговому гостю Суровского ряда ярославский купец Андрей Светешников. Вернее, посватал одну из дочек московского негоцианта за своего единственного сына-наследника. Понятное дело, свадьбу по малолетству жениха и невесты устраивать не стали, но уж помолвку провели честь по чести!.. Хрустели днища бочек с медовухой и пивом, текла по усам и бородам забористая брага, голосили душевные песни развеселые соседи…
– Ну что, сват, за деток наших?
Ярославский купец на предложение нового родственника отреагировал сугубо положительно. Осторожно принял в грубые с виду руки-клешни обманчиво хрупкий стеклянный кубок, вздел его над головой, оказывая тем самым уважение хозяину, после чего и опорожнил за будущую счастливую семейную жизнь восьмилетней Иулиании и десятилетнего крепыша Епифания.
– Силен!..
– Ну? так!
Подзакусив, чем бог послал (а в последние годы Вседержитель был необычайно щедр), породнившиеся купцы удивительно схожими движениями огладили аккуратные бородки. Переглянулись, да и набулькали себе еще медовухи, огласив негромкий тост во здравие великой княгини, захворавшей по слухам еще на пути в Кирилло-Белозерскую обитель. Рядом со святым местом ее грудной кашель начал было отступать – да только принесли гонцы тревожные вести об орде басурманской под стенами Астрахани,
