– А мне пришлось часть полков разворачивать да Хворостинину на выручку посылать – калга Адиль-Герай быстро опямятовал, всех вокруг себя собрал и на прорыв пошел. Как раз на тот пригорок целил, где мы с Иоанном Иоанновичем большой стяг держали!..
Хрустнул в крепком мужском кулаке ржаной кренделек, рассыпаясь на мелкие крошки.
– Пока он сквозь полки поместной конницы путь к нам и свободе своей прогрызал, сотни кованой рати перестроились, сбили ряды, да как раз в спину ему и ударили.
Помолчав, Иван Федорович нехотя продолжил:
– Ему бы чуть больше времени, мы бы там все кровью умылись. А так… Немного людоловов вырвалось: тысяч десять через Ахужу смогли переправиться, и пару тысяч проскользнули на стыке моих и шереметевских полков. Те, что поумнее, сразу в степь погнали галопом, а остальными, менее расторопными, служилые татары занялись. Ну а ханыч Адиль-Герай на нас вышел с тремя сотнями оставшихся сейменов[206].
Ссыпав ржаные крошки в миску с крендельками, старый князь покривил лицо в легкой улыбке и погладил раненое бедро.
– Баран упрямый! Ему бы от нас что есть духу скакать: глядишь, и сохранил бы свободу, а он своих воев на нас бросил!.. Поди, мнилось ему, что разом постельничью сотню сомнет да царевича Иоанна в полон захватит, тогда и разгром в победу можно было бы обернуть… Ну или поражение не таким горьким вышло бы. Только нукеров его еще на подходе стрелами изрядно повыбили, а оставшихся вначале из седельных пистолей попотчевали, а опосля на рогатины и в сабли приняли. Н-да.
– Тогда тебя и поранили, батюшка? Неужто доспех слабину дал?..
– Гхм?.. При мне один из постельничих сторожей разом две стрелы в кирасу поймал – в живот и под сердце. Одна сразу скользом в сторону ушла, вторая разве что вмятинку малую оставила. И все! Моя же под самый конец боя навесом прилетела, по оплечью щелкнула, от края щита чуть вильнула да аккурат под крайнюю набедренную пластину и вошла, стервь!.. Попущением божьим, не иначе…
Досадливо махнув рукой и пробормотав еще одну короткую молитву за ради спокойствия, князь-воевода закруглился с описанием своего ранения.
– Лекари мне прямо на поле наконечник вытянули да царапину ту пустяшную почистили, а в Москве и целительница Дивеева руки приложила. Если бы не поганая привычка крымчаков мазать стрелы всякой дрянью, уже бегал бы как молодой.
– Батюшка, так может?..
– Сказано тебе, пустое!
Метнув на наследника грозный взгляд (но в душе оставшись весьма довольным его тревогой), глава семьи продолжил вспоминать:
– Да. Так о чем я? А, вот: ханыч как увидел, что ближников и свиту его в полон берут – начал Иоанна Иоанновича на бой выкликать. Лаялся всяко, грозился сам-один всех нас перебить да плетью разогнать, плевком утопить, иное прочее.
Неожиданно рассмеявшись, старший из Мстиславских кое-как продолжил:
– Ну, царевич и удостоил его поединком. Только сошлись, он сначала Адиль-Гераю наруч на оружной руке просек, а потом так в шелом саданул, что ханыча из седла пушинкой вынесло. Один удар сердца на все!
Фыркнув и задавив смешок, Иван Федорович пояснил недоумевающему сыну причину своего веселья:
– Царевичу здравницы начали кричать, в честь его победы. А он сплюнул досадливо и скривился этак – ну вот как братец твой Васька, когда ему кусок сот медовых посулят за хорошее поведение, а опосля забудут и не дадут. Потом жаловался мне тишком, что он-де настроился на тяжелый поединок, а у калги-то слава воинская дутой оказалась!
Кашлянув и сдержанно улыбнувшись, сын негромким шепотом поинтересовался у отца, как средний сын великого государя показал себя в качестве главного воеводы.
– Гм?.. Думает и решает быстро и по большей части верно. Горячий, но разумение имеет. Опять же, рати в бою возглавлять не пытался, хотя видно было, сколь сильно ему этого желалось. Советов опытных воевод-ближников слушает, да и сам проявлять любопытство к премудростям воинским не стесняется.
Помедлив, старый князь нехотя добавил:
– Жестокосерден. Когда битва окончилась, адыги хотели сдавшихся степняков перебить, так он не дал. Вместо этого повелел увязать всему ясырю руки-ноги, затем отделить три тысячи самых крепких телом на новые гранитные каменоломни, потом отрыть в степи две дюжины длинных рвов изрядной глубины…
Посидев десяток мгновений в тишине, княжич позволил себе подтолкнуть замолчавшего отца:
– И что, батюшка??!
