Воск?
— Таро.
— Хорошо, — кивнула я, снимая верхнюю карту. — Это ваш сигни… — Я икнула, увидев Смерть. Сейчас я ему так напредсказываю, что плети покажутся счастьем. — Простите, господин, я совсем забыла перетасовать колоду. Алмаза, будь добра, помоги, — попросила я римела.
Женщина посмотрела на меня, на сощурившегося лорда, улыбнулась…
— Ай-вэй, господин, — затараторила она, — вы красивый такой, совсем нашу Лиру смутили! А давайте я вам погадаю, а то сгорит девочка от смущения!
— От смущения? — странно хмыкнул меотец. — Это вряд ли.
Лошадиный стек уперся в мой подбородок, заставил поднять голову. Старательно уложенные волосы сдвинулись, открыв лицо, и по толпе, окружавшей нас плотным кольцом, побежал шепоток. Кто-то присвистнул, кто-то охнул. Несколько женщин сделали отвращающие знаки и, подхватив юбки, быстро зашагали прочь.
— Да ты красотка, — оттопырил губу лорд.
Кожаная петля на конце хлыста проследила шрам вдоль щеки, обрисовала воспаленную кожу на шее, остановившись лишь у края блузы.
— Господин, зачем вы? — тихо заговорила Алмаза, сжав стек ладонью. — Чаюри и так не слад…
Меотец, не глядя, хлестнул ее по груди.
— Пшла вон, — рыкнул лорд вскрикнувшей женщине. — А ты гадай, — подтолкнул он ко мне колоду карт.
Одним из приличествующих послушнице монастыря Анары качеств было смирение. Думаю, Мать Настоятельница была бы в восторге при виде моей равнодушной покорности в те минуты — я сидела, уставившись на ветхий ситец юбки, и даже не вздрогнула, когда петля стека стукнула меня по губам.
— Я жду, римела.
…только улыбнулась, отчего в толпе заплакал ребенок. Я ведь найду тебя, меотец. И запорю этим самым стеком. Ты еще сапоги мои будешь целовать, умоляя остановиться. А пока поспособствуй моему выздоровлению.
Я достала из колоды сигнификатор, немного удивившись, что это снова Смерть, и вспыхнула флером.
— Ваша карта, госпо…
Мужской кулак, летящий мне в лицо, показался огромным. Я рефлекторно попыталась отвести удар правой рукой, но все, что смогла, — лишь слабо дернуть ей. Последнее, что помню, — качающееся меотское небо, хоровод расплывающихся лиц и торжествующий голос:
— Вяжите шильду.
Я очнулась в темноте и колодках.
Спина и плечи затекли, но стоило хоть немного согнуть колени, как в горло упиралось неструганое дерево. Оно впивалось занозами, мешало дышать, и я, поскуливая от острой боли в ногах, снова поднималась, пытаясь найти положение, в котором пытка закончится.
Стопы скользили по волглой соломе, блуза намокла от пота и влажной духоты. Несколько раз по ногам пробегали крысы, царапали коготками, путались в рюшах юбки, пищали, кусали, если не успеть их пнуть.
Но боялась я не крыс.
— Вяжите шильду.
Голос меотца гулким набатом стучал у меня в висках, отдавался болью в затылке. Как он узнал?! Как почувствовал?!
Что теперь будет?! Меня что, сожгут?.. Просто возьмут и сожгут?.. Или будут медленно опускать в котел с кипящим маслом? Или пытать, пока я не сознаюсь?..
Я не хочу умирать!
Господи, Ваше Сиятельство, Раду, ну где же вы? Вы же обещали, что все будет хорошо, вы же клялись, что всегда будете знать, где я и с кем!.. Вы так нужны мне! Я думала, что я сильная, что я справлюсь, что смогу! Что все сделаю сама, и вы не увидите меня такой — колченогой, грязной, беспомощной!..
Я… Я ничего не могу, господин… Совсем ничего. Я старалась, и вот что из этого вышло…
— Где вы, господин? — всхлипнула я.
Неужели поверил, что я мертва?..
