Духота становилась всё тяжелей. На горизонте полыхали огненные сполохи: земля и небо тянули друг к другу сверкающие тонкие пальцы, пытаясь слиться в объятии.
Наконец, молнии продырявили небесный купол, хлынувший исцеляющим боль потоком. Охранники чертыхались, кутаясь в плащи, персидский купец опустил полог повозки.
А рабы задирали головы, глотали прохладные струи, улыбаясь. Ночь пришла раньше обычного, и конвоиры загнали колонну в овраг, закончив сегодняшний переход.
Небо устало извергаться водопадом, ливень разделился на отдельные капли – тяжёлые, как камни из пращи. Рабы жались друг к другу, пытаясь спастись от пришедшего вместе с непогодой холода, и только Дмитрий и Анри лежали отдельно – товарищи по несчастью избегали общения с бунтовщиками, чтобы самим не подвергнуться жестокому наказанию.
Тамплиер, с трудом изобразив треснувшими губами усмешку, сказал:
– Как быстро храбрые воины смирились с участью невольников! Недаром на латыни слова «раб» и «славянин» звучат похоже.
Ярилов ответил зло:
– Анри, превратить в раба нетрудно любого человека, независимо от национальности и титула. Цепи и кнут, голод и колодка на шею, бичом затыкать любое слово – и девять из десяти ваших хвалёных рыцарей превратятся в животных. Не забывай, что эти люди были разгромлены в сражении, на которое шли, как на весёлую прогулку. Такой шок пережить нелегко.
Шевалье повернулся к воеводе, желая возразить, но неловко зацепил раненую руку – и застонал. Сил спорить не было у обоих.
Пустой желудок скрючился от сосущей боли, горели раны, натёртые до мяса колодкой и железом. Сон походил на американские горки в аду – чёрный провал, мучительное всплытие, вновь провал…
Эта мысль давно зрела ядовитой почкой и, наконец, вылупилась – Дмитрий вдруг понял, что не сможет пережить следующий день. Есть предел человеку. Надо только выбрать – кинуться на охранника и принять клинок в живот или упасть под колёса повозки, нагруженной запасными цепями и провиантом. Только бы меньше мучений, которых уже и так с избытком.
Решившись, Ярилов сразу почувствовал облегчение. Жалеть не о чем – даже в своём времени у Димки не осталось дорогих ему людей. А в этом, чужом, тем более. Юлдуз умерла на его руках, двое побратимов пропали. А франк вряд ли переживёт Дмитрия больше, чем на несколько часов. Отчаянная попытка спасти отечество от позорного разгрома провалилась. Делать здесь больше нечего. Ни в этой эпохе, ни в любой другой.
Димка улыбнулся. Надо поспать хоть немного, чтобы тело не подвело при последнем броске в смерть.
Тихий шепот отвлекал, заставлял вслушиваться в разговор двух пленников.
– А меч у него был огненный, конь – золотой, плащ – из солнечного пламени. Как взмахнёт клинком – так сотне татар головы долой! И бойцы у него, как из былины – ростом до неба, что дубы столетние. Прорубились сквозь монгольское войско и ушли.
– Куда ушли-то?
– Да никому неведомо. Может, в степь. А может, прямо на небо. Витязь-то Солнечный. Солнце ему отчизна. Ребята говорили, что и прозвище у него – Ярило, как у стародавнего бога.
Вмешался третий голос:
– Тьфу на вас, язычники. Какой ещё Ярило? Это сам архангел Михаил был, с огненным мечом. Пришёл православному воинству пособить, да увидел все кривды и несправедливости русской земли и передумал помогать. Теперь уж не вернётся.
– Вернётся, – убеждённо сказал первый рассказчик, – обязательно вернётся. Говорят, недавно Солнечный Витязь десяток бродников пленил, пристыдил. Они из басурманского войска ушли, теперь сами против монголов воюют. Не мог он Русь бросить, родная ему земля.
Ярилов смеялся беззвучно. Вот ведь как получилось: сам того не желая – в фольклор попал. Жил, наверное, бестолково, а ближе к смерти стал легендой.
Знакомьтесь, Дмитрий Ярилов – Солнечный Витязь, архангел Михаил и прочая, и прочая.
Человек и пароход, твою мать.
Подняли, как всегда, перед рассветом. Одноглазый проявил странное милосердие – сам подошёл (Дмитрий инстинктивно сжался, ожидая подлого удара), сунул русичу и франку по чёрствому сухарю, напоил водой. Пленники выстроились неровной колонной, нанизанные на общую цепь, как рыбы на кукан. Пошли.
Степь сияла изумрудом напившейся дождя травы, сшивали небо с землёй неутомимые жаворонки. Ночная решимость умереть
