древками копий…
Отдышавшийся перс прохрипел:
– Не убивать, рабы денег стоят. Колодки несите.
Окровавленным Анри и Дмитрию надели тяжёлые деревянные колодки. Подвели к колонне, приковали к общей цепи.
Дмитрий сплюнул чёрный сгусток и прокричал:
– Что же вы, православные? Так и подохнете – в цепях…
И еле устоял на ногах, получив от одноглазого страшный удар между лопаток.
Циклоп положил толстую сыромятную змею на плечо и ухмыльнулся:
– А вы все подохнете, урус. Не сейчас, так потом. На галерах или в руднике…
Тяжеленная колодка давит на плечи. Две увесистые деревянные половины с прорезями для шеи и рук соединяются так, что голова, будто отрубленная, лежит, словно на блюде. Не видно, куда ставишь ноги, и каждое неловкое движение приносит невыносимые страдания.
Солнце жжёт, назойливые мухи облепляют кровоподтёки на лице – и не согнать никак.
Шаг. Ещё шаг. Любое движение корёжит тело, пылает адским огнём каждая клеточка. Шея горит, как перерубленная. Звякает железо, на кожу толстым слоем ложится пыль, пот промывает в ней ущелья, разъедает незаживающие раны. Охранники, развлекаясь, наступают на цепь – падаешь плашмя, и невозможно подставить руки. Конвоиры хохочут, довольные: самому не встать. Потом хватают за волосы, поднимают – будто гвозди вбивают в голову.
День длится бесконечно. От жажды язык распухает, пересохшие губы лопаются, кровоточат. В глазах плавают раскалённые пятна, прожигают мозг до самого затылка. Нет ни смерти, ни избавления – только боль. Боль, заполняющая Вселенную до крышки, вываливающаяся наружу, плывущая гниющим потоком.
Шаг. Ещё шаг…
Писарь-уйгур строчил быстро, покрывая лист столбиками причудливых букв со множеством тонких лапок – будто букашек рассаживал.
Субэдей, прикрыв узкие глаза, диктовал письмо Потрясателю Мира. О том, что сражение далось нелегко, полегло шесть тысяч бойцов. О том, что пространства Руси огромны, и наличных сил может не хватить для немедленного успешного похода.
Посоветовался с Джэбэ: писать ли о неведомых добришевцах и загадочном Солнечном Багатуре?
Джэбэ-нойона перекосило: не хотелось вспоминать о неприятном случае, омрачившем победу. Отрицательно покачал головой.
Субэдей кивнул и продолжил:
– И прошу твоего разрешения, великий хан, заключить временный союз с волжскими булгарами, чтобы уже осенью выступить совместно против Руси. Предложить добром, а не захотят – тогда заставить силой. Да продлит Великое Небо твои счастливые годы до бесконечности, пусть будут твои стада бесчисленны, жёны – здоровы, а рука – крепка. Твои преданные псы, Субэдей и Джэбэ.
Уйгур закончил, посыпал лист белоснежным песком, чтобы быстрее высохла тушь. Поклонился, вышел из шатра.
Субэдей устало потёр переносицу. Кивнул учёному арабу:
– Теперь твоя очередь. Булгары одной веры с вами, вот и подумай, как составить письмо, чтобы их хан без малейшего колебания согласился на союз.
Араб растерянно промямлил:
– Я постараюсь, великий. Но вдруг…
– Никакого «вдруг», – строго оборвал темник, – или я велю снять с тебя кожу с живого. Набью её шерстью и поставлю у шатра в назидание всем писарям. Сразу научатся писать не только грамотно, но и убедительно.
Араб испуганно вжал голову в плечи, а Джэбэ-нойон захохотал, довольный шуткой боевого товарища. Действительно, развелось грамотеев. Пишут-пишут, а что пишут? Зачем? Монголы не ведают письменности, а кто владеет миром?
Вот именно.
Прохладный ветер остудил кожу, облегчил страдания бредущих по петляющей дороге рабов. Пригнал беременные влагой тучи, закрыл от безжалостного солнца.
