поклонился всаднику, ответил:
– Да продлит Всевышний годы славного начальника храбрых воинов. А кто вы будете, извините? Монголы, владеющие этой степью, запрещают покупать рабов у лихих людей.
И испуганно замолчал, сомневаясь: не оскорбил ли неосторожной дерзостью незнакомца?
Но всадник согласился, не выказав обиды:
– Правильно, есть такой закон. И мы его блюдём, как и все остальные, яко есть бродники из войска Субэдея. Плоскиня наш голова, слыхал про такого? Вот он и наказал воров-пленников тебе продать. Или ещё кому, тут каждый день караваны с рабами на Перекоп идут. Смотреть будешь товар, или мне кого другого ждать?
– Зачем же другого? – у перса загорелись глазёнки. – Лучшего покупателя, чем я, вам и не найти. Где товар?
– Тут недалеко, давай за нами…
Перс недовольно крутил красной бородой:
– Уважаемый, тут только женщины да младенцы. Нет ли хоть полудюжины крепких мужчин?
– Бери, что дают, – мрачно заметил бродник, – потому и названа деревенька воровской, что мужики иховы из татарского войска сбежали во главе с десятником, Ведмедем. Вот Плоскиня и велел гнездо предательское сжечь, а людишек в рабство продать. Народу больше было, да они подчиниться не хотели. А ты правила монгольские знаешь – тем, кто противится нашей воле, пощады не бывает.
Перс испуганно покосился на сваленные трупы – немного взрослых мужчин, в основном – подростки, почти дети. Закивал головой:
– Хорошо, я куплю оставшихся в живых.
И назвал совсем смешную цену. Бродник поморщился:
– Ну ты жук, перс. Ладно, мне торговаться невместно. Тошно мне тут, уехать поскорее хочется. По рукам, давай монеты.
Купец расплатился и кивнул одноглазому:
– Принимай.
Следил, как надевают оковы избитым, рыдающим женщинам. Одна, светловолосая, статная, в обгоревшей рубахе, прижала к себе девочку лет трёх, закричала:
– Не отдам, ироды! Одно дитё осталось, не отдам!
Одноглазый вдруг проявил неожиданное терпение. Что-то шептал, уговаривая. Наконец, женщина разрешила ему взять ребёнка на руки и позволила надеть себе на ноги оковы.
Девочка с интересом посмотрела на циклопа и спросила:
– А где твой глазик, дяденька? Потерял? Больно тебе?
Одноглазый погладил по льняным волосам грубой ладонью, ответил:
– Мышка глазик унесла, поиграться. Ну, иди к маме.
Увеличившаяся колонна пошла мимо разграбленной, погибшей деревни, от которой остался только серый пепел.
Анри сказал:
– Рабство омерзительно, но ещё ужаснее, когда в кабалу продают соотечественников. Скажи, брат, а в твоём будущем есть рабство?
Дмитрий, конечно, хотел ответить отрицательно. Потом вспомнил свои первые три месяца в армии. И как однокурсник, женившись, бросил университет и взял валютную ипотеку…
Ничего не стал говорить тамплиеру.
Джэбэ-нойон был краток, как всегда:
– Собирайся, Азамат. Араб повезёт письмо булгарскому царю Габдулле, и пять сотен всадников под командой тысячника Цырена будут ему охраной. А ты станешь моими глазами. И ушами тоже – твой язык похож на булгарский. Привезите союз против русичей, когда созреет хлеб – начнём поход.
Нукер великого полководца почтительно склонил голову. Спросил:
– А если булгары не захотят подчиниться воле великого хана?
Темник равнодушно зевнул. Сказал скучным голосом:
– Значит, мы сожжем их города и убьём половину мужчин, чтобы вторая половина радостно поскакала впереди нашего войска, мечтая кровью искупить глупость и доказать верность Чингисхану. А араба примерно накажем, чтобы в следующий раз более
