какое, а? Лучшего место для новой деревни и не найти. Вон родничок пузырит, река рядом – значит, с рыбкой будем. Жидовин два мешка жита положил в лодку, сеять будет чем. Проживём. Лошадей и другую скотину на нашу долю от франкского хабара купим. Хорошо!
Хорь вздохнул: не вышло ему стать атаманом удачливой шайки. На всякий случай переспросил:
– Точно, Ведмедь? Разве же крестьянская доля – это жизнь? Горбатиться будете с рассвета до заката, трудов тут много – целину-то поднимать. Гораздо веселее с вострой сабелькой по степи гулять.
– Нагулялись уж – юшка из горла льётся, – насупился Ведмедь, – не быть отныне нам ни рабами, ни душегубами. Тут привольно и от Плоскини далеко, не доберётся. Жаль, леса мало, а то бы церкву поставили на косогоре. В память о всех, невинно убиенных.
– Попа-то где найдёте? – хмыкнул Хорь. – Здесь на сто вёрст вокруг – одни половцы и волки.
– Была бы паства да церква, а поп сам прибежит, – уверенно сказал Ведмедь, – пошли к людям.
Одноглазый сидел на бочке с солониной, держал на коленях трёхлетнюю Ульянку и играл с ней, в шутку пугая сложенными козой пальцами:
– Идёт коза рогатая за малыми ребятами, кто мама не слушает, кулеш не кушает – забодает-забодает!
Девочка смеялась счастливо, захлёбываясь, и от этого детского смеха на мрачных усталых лицах появлялись улыбки.
Хорь сказал:
– Что ж, коли так сложилось – значит, быть здесь новой деревне бродников.
Ведмедь замотал головой:
– Нет, не будем теперь так прозываться. Иуда Плоскиня навсегда наше имя опозорил.
Ульянка обняла одноглазого, взмолилась:
– Ну хватит, у меня ужо животик болит от смеха. От этих твоих козей. Козков.
– Ко-за-ков, – поправил циклоп, – это мой язык значит «свободный». Не раб, но воин.
– Вот! – обрадовался Ведмедь. – Так и будем отныне называться. Козаками.
Дмитрий удивился. Кажется, только что на его глазах река истории создала новый проток, и он лично в этом принял участие.
Анри сказал:
– Прекрасно, когда бежавшие из рабства люди находят свою истинную родину. Здесь нельзя не вспомнить библейскую историю об избавлении евреев из египетского пленения, а ты, Дмитрий, уподобился самому Моисею. Но, мои побратимы, мы же не останемся здесь?
– Нет, – твёрдо сказал Дмитрий, – я буду пробираться до Добриша, чтобы сдержать слово, данное князю Тимофею. Вверх по реке, до рязанских земель, а там коней достанем. Что скажете?
– Слово, данное рыцарем, твёрже стали. Я с тобой, брат, до самого конца – сверкнул синими глазами Анри.
– Мне пока рано в земле ковыряться, – ухмыльнулся широкоплечий Хорь, – как время придёт – всё равно закопают. Пошли, грека обрадуем.
Хозяин лодки грустно шмыгнул огромным носом носом, развёл руками:
– Надо так надо. Ещё пять монет, и поплыли.
Глава одиннадцатая. Болотный народ
Старичок сбросил вязанку хвороста на дорогу, испуганно посмотрел на трёх всадников.
– Ещё раз спрашиваю, – терпеливо сказал Дмитрий, – далеко до добришских земель? Застава их где?
– Так это, прямо за лесом ихова деревенька, – наконец, произнёс крестьянин, – а заставы-то и нет. Как сгинула добришская дружина в бою с какими-то татаровями, так и нету заставы. А вы кто, витязи? Не обидите?
– Не бойся, землепашец, тебе не принесут зла. Благородный рыцарь никогда… – начал было лекцию Анри, но Дмитрий, чувствуя неладное, перебил:
– А почему ты об этом спросил, отец?
– Так это, – пожал плечами старичок, – третьего дни скакали тут на вас похожие – на конях и с оружием. Много. Сорок, да ещё
