Правда, этот дух был интересен римлянам, они знали о нем и, как бы поточнее выразиться… им нравились его проявления. Да! Можно сказать, что они любили на него смотреть! Поэтому Виртус культивировали в особых инкубаторах, известных нам под названием лудусы.
– Гладиаторские школы…
– Точно!
– И когда завершилась эпоха искусства времен Плутарха?
– Известно когда! 4 сентября 476 года, когда войска Одоакра вступили в Равенну и низложили малолетнего Ромула Августа. В этот момент эпоха искусства, за которое так ратовал его последний певец, Флавий Вегеций Ренат, завершилась.
– И наступила царство чистого духа?
– Сложный вопрос…
– Сложный? Если мы говорим о пророчестве и неизменно сменяемых циклах, значит, иначе и быть не может! Или… или все, о чем мы сейчас беседуем, это обычные кабинетные рассуждения в духе масонских проповедей.
– Отчасти это верно. И виртус действительно воцарился на большей части рухнувшей империи. Он, можно сказать, вышел на свободу из инкубаторов-лудусов, которые распустили еще в 404 году. Но только в тех регионах, где возобладала пришедшая культура варварских королевств. Культ поединка, уникальные традиции и технологии передачи мастерства, отчетливая духовная составляющая боевых школ – все это было. Но не слишком долго. Растущая, развивающаяся государственность раздавила хаос чистого духа, основав на его обломках фундамент следующей эпохи. Долгой, многовековой эпохи силы. Так, кстати, и должно быть. Модель Ливия – Плутарха недаром имеет вид пирамиды, и верхний ее кирпичик самый маленький. Подлинных адептов духа не может быть слишком много, а в истории он не может длиться слишком долго. Да… Так вот, это на большей части… Но была еще и меньшая! Меньшая, но самая наглядная часть – Восточная Римская империя. Византия…
– Древняя Византия и виртус? То есть, – Альберт казался искренне удивленным, – там преподавали боевые искусства высшего уровня? То, что недостижимо сегодня?
Мсье Перигор негромко и добродушно рассмеялся:
– Не ревнуй! Византийские политики всячески препятствовали внедрению понятия «виртус» в умы византийцев. Воинская и духовная элита продлила, насколько это возможно, историческую фазу искусства, которая затем очень быстро сменилась эпохой силы. Виртус, который должен был расцвести, соединившись с гармонией поздней античной цивилизации, оказался искусственно устранен. Или, называя вещи своими именами, продан.
– Продан? Вы имеете в виду какую-то метафору?
– Нет, нет, в прямом смысле слова продан и куплен!
– Но как? И главное, кто и у кого мог купить то, что не имеет веса, очертаний и даже описаний?
– Ну, мы считаем, что описания и даже обучающие методики, системы, свидетельства и прочие материальные слагаемые все- таки были. И именно их можно было продать! Вместе, конечно, с целым рядом обещаний и вассальных клятв.
– Но кому…
– Да ведь ясно кому! Ранняя, но уже окрепшая, уже умная и уже достаточно богатая христианская церковь охотилась за духом уже тогда! И именно тогда, на рубеже эпох, посвященные духовные лидеры заключили наступательно-оборонительный союз с лидерами светского мира, купив дух, купив технологии, клятвы о неразглашении, купив целую эпоху! Эру в развитии человечества!..
Сколько это стоило, не знаю. Наверное, никто не знает. Рискну, впрочем, предположить: что-то около тридцати сребреников, – мсье Перигор саркастически усмехнулся и неожиданно замолчал, словно задумавшись.
Тишина, повисшая в комнате, казалась особенно выразительной после горячих обвинений, которые только что прогремели. Мсье Перигор казался выдохшимся. В этот момент Альберт заметил, какой он все-таки уже пожилой человек. Тяжело дыша, масон извлек из кармана большой платок, вытер шею, налил себе еще вина, откинулся на спинку кресла, сделал большой глоток и глубоко вздохнул.
«Как давно, наверное, он ведет эту странную войну», – подумал Альберт, но вслух сказал:
– Красиво. Я люблю красивые и складные истории. И историю я тоже люблю, и священную древность… Но больше всего я люблю старинные документы. Они позволяют мне идти по правильному пути.
Вместо ответа мсье Перигор залез рукой в свой обширный карман, покопался там немного, извлек на свет что-то маленькое и бросил это в сторону собеседника. «Что-то» покатилось по столу, ударилось о руку Альберта, отскочило, сделало небольшой круг и с тихим бронзовым дребезжанием легло на поверхность.
