Я нагнулась, приподняла ковер и отодвинула несколько фальшивых досок. Книжечка была на месте, точно такая же, какую я нашла в шкатулке. Вернее, это и была она. Достаточно вспомнить, как мы оставили документы о сделке с Белами, чтобы раз и навсегда усвоить урок: хочешь что-то сохранить – прячь как следует.
– Оригинал?
– Ага. – Я кивнула. – На всякий случай сохранила. Попробуешь найти то, что ищет аноним? Только ляг, пожалуйста. Если у тебя сотрясение, надо отдыхать. Идем в гостиную.
Кайла странно искала в дневнике тайные знаки. Вместо того чтобы читать содержимое, она ногтем ковыряла обложку. Я смотрела на ее бесплодные попытки распотрошить дневник, наверное, минут десять, а потом не выдержала и спросила:
– Что ты делаешь?
– Ким так прятала записки от Тая. Делала двойную обложку, внутри прятала тонкий листочек. Кристалл как-то увидела. Ким до смерти перепугалась, что она сдаст их с Таем отцу, но Кристалл никому так и не рассказала.
Кайла вдруг откинулась на подушки с тяжелым вздохом, потеряв к дневнику всяческий интерес. Я уж было испугалась, что травма начала себя проявлять. Бывали случаи, когда внешне повреждения казались незначительными, а вот последствия…
– Она нас любила, – глухо произнесла Кайла. – А мы ее нет.
– Она была просто хорошим человеком и выполняла обещание, данное отцу. Мы не любили ее, потому что верили, что, если бы не Кристалл, нас папа любил бы чуть больше. Это была иллюзия, и Кристалл все понимала.
Я забрала у сестры дневник и принялась ковырять обложку сама. Не то чтобы я верила, что взрослая женщина прятала что-то в глупом дневнике, скрупулезно подклеивая странички. Но чем-то надо было себя занять. По моим ощущениям, прошло столько времени, что за Герберта и девочек уже можно было начать волноваться. Но часы насмешливо показывали, как я ошибалась.
И когда обложка аккуратно разделилась на две части, я поначалу не поняла, что случилось. Лишь удивилась огромным глазам Кайлы и перевела взгляд на блокнот.
Меж двух половинок обложки был зажат тоненький квадратный листок. Он весь был исписан мелким почерком мачехи.
– Что там? – Нетерпеливая Кайла закусила губу.
– Заметка Кристалл. Я не понимаю…
Когда я дочитала, поняла, что мир вращается слишком быстро. Пришлось схватиться за подлокотник, чтобы унять головокружение и подступающую тошноту.
– Она считала, что папу убили. Она нашла следы зелья… не пишет названия и состава, но по действию оно как раз похоже на течение болезни, и обнаружить его крайне сложно.
– Не могу поверить, – прошептала Кайла. – Кто? Зелье – не отравленный нож и не удар по голове камнем. Это нужно быть постоянно рядом, знать, что он есть, улучить момент. Кто, Кортни, кто имел такую близость к нашей семье и почему, убив отца, он не остановится?
Я поднялась, бросив блокнот на стол. Но успев перед этим незаметно спрятать листок в рукав, чтобы Кайла не смогла прочитать. Ей нельзя выходить из дома, а информация, так надежно и в то же время наивно спрятанная Кристалл, не позволит ей остаться.
– Я должна кое с кем встретиться. Будь дома, ладно? Если вернется Герберт, хочу, чтобы ты сказала, куда я пошла.
– А куда ты пошла? Кортни, ты сумасшедшая? Там ночь! И разгуливает какая-то психопатка, жаждущая нас прикончить!
– Я должна сообщить страже, – с трудом выдавила я, отчаянно надеясь, что Кайла не распознает ложь. – Мы обе знаем, что об уликах следует сообщать сразу же. И Герберт нас поддержит. Отдыхай и ничего не бойся. Наша анонимная вредительница далеко.
– Откуда ты знаешь?
– Просто знаю. Я скоро.
Кайла в безопасности. Правда, Герберта она вряд ли дождется.
Разумеется, я не собиралась идти к страже.
Просто я теперь совершенно четко знала, кто стоит за всеми событиями.
Ночью на единственном кладбище в Хейзенвилле пусто и темно. На удивление, оно не охраняется, так что любой может войти и пройтись по узким тропинкам меж рядами могил. Дальше, вдоль аллеи погибших в восстании, к фамильным склепам самой богатой части города.
Я увидела склеп, принадлежащий семье Кордеро, еще издалека. Мои шаги, хоть я и старалась ступать бесшумно, эхом проносились над кладбищем. Меня трясло наполовину от пронизывающего осеннего холода, наполовину от нервного напряжения.
