словен в эти древние времена еще не было клеймом на всю жизнь, которая вполне могла повернуться и так и сяк: сегодня – раб, завтра – воин.
Но самое главное – Карась и его парни, по совету Радомира, не выступали прямо против вождя… просто сеяли зерна недоверия, произраставшие столь бурно, словно на черноземе. Уже многие, очень многие не доверяли вождю, и Рад мог спокойно искать свидетелей тех нехороших событий, что произошли в селении летом.
Молодой князь долго беседовал с тем же Скорькой, с Витенеговым пастушонком Хвалункой – оказывается, эти парни много чего знали, просто до поры до времени держали языки за зубами. Да и Влекумер-навий все чаще встречался с Радом – пока их устремления полностью совпадали, именно поэтому жрецу и можно было доверять… пока… ну, а потом… А потом Радомир решил вернуть в селение Истра. Уже переговорил со старейшинами – Витенегом, Межамиром, Сдиславом. Тех Истр устроил бы очень, в качестве противовеса влиянию того же Влекумера. Тем более, у Сдиславовых уже была наготове невеста для юного князя. И Витенег тоже, на всякий случай, присмотрел девушку. Дело оставалось за малым – снять с младшего сына Доброгаста все обвинения, гнусные и облыжные.
Мало-помалу обозначился убийца Тужира, Ятвиг – правая рука Хотобуда, парень здоровый, умелый охотник и воин.
– Там, на охоте, они были вместе, – припоминая, пояснял Скорька, – стояли у загонной ямы. Ятвиг попросил Тужира глянуть звериную тропу меж старыми соснами, вот там-то Тужир и нарвался на настороженный лук! Ятвиг его и насторожил незадолго, то Хвалунко видел – он как раз силки проверять бегал.
Со смертью Доброгаста тоже имелись подвижки – отыскался подмастерье того кузнеца, который тот самый злополучный нож сделал, сперва Хотобудом Истру подаренный, а после в груди убитого старейшины обнаруженный. Родион давно уж вызнал, кто в тот день, к ночи ближе, в гости на Доброгастов двор жаловал – Ятвиг! Сидели они у Доброгаста в доме, о чем-то шептались – потом Ятвиг ушел, у ворот еще постоял, поговорив с Ист ром – нож-то приметный, с рукояткой из зуба рыбьего, у Истра за поясом был. А по утру – в груди Доброгаста торчал, а самого Истра на усадьбе не было – на реке парня словили да радовались – вот, мол, убийца далеко не ушел.
– А что он сам-то, Истр, говорил? – все никак не мог добиться Рад, у которого голова уже пухла от непривычной роли следователя.
Скорька чесал за оттопыренным ухом:
– Да не помню уже. Ан, нет – говорил, де, позвал его кто-то с ранья на рыбалку. После признался – с девкой какой-то он там хотел встретиться.
– Что за девка?
– Мирослава, Сдиславова. Они вроде как женихались.
– Так. А Мирослава что говорит?
– Говорит – не уговаривались.
– Тогда почему ж Истр с ранья на речку явился?
– Мол, Мирослава, мальчишке-рабу сказала.
– Что за раб?
– Да Хватко, Доброгастов челядин.
– Ага!
– Только его на тризне вслед за Дроброгастом и отправили… Не поговоришь уж теперь, а тогда как-то не нашли, не спросили.
– Ну, молодцы! – Радомир махнул рукой и сплюнул. – Это ж надо – такого важного свидетеля – и не допросить!
– Я ж говорю – не успели. Его, Хватку-то, Влекумер-навий уже мухоморами опоил, чтоб не так страшно помирать было.
Понятно. Влекумер-навий тогда заодно с Хотобудом действовал. Ятвиг Доброгаста убил, потом все свалили на Истра – просто умело подставили. А вот нож…
– Не верится, что один такой был.
– Маренко, что Госмыслу-кузнецу помогал, сказывал, что вроде как с образца ромейского нож сей делали.
– Ага. И чей образец был?
– Неведомо.
– Так опросить всех! И кузнеца и подмастерья этого!
– Не можно, князь! Те вскоре после тризны в кузне сгорели – полыхнуло, не успели и выскочить.
– Ну, ясно, – Радомир покачал головой. – Все концы – в воду, вернее – в огонь.
