– Изволим проверить.
Тоньо кивнул на одно из чучел, слуги засуетились – обливая чучело маслом, сталкивая на воду, подальше от прочих, чтоб огонь не перекинулся. А помощник дворецкого робко спросил:
– Ваше сиятельство, сами подожжете или прикажете пустить лодочника с факелом?
Две детские мордашки воззрились на него с надеждой: сам же, да, правда?
Тоньо уже открыл рот, чтобы сказать: да, сам, – как позади него, от спуска к реке, послышались шаги. Уверенные, четкие, так ходят лишь благородные доны или военные. Не Берто, не отец и не дон Ортега, шаги вроде бы знакомые, но кто это?
Тоньо целых три удара сердца не оборачивался, пытаясь угадать по шагам, но не позволяя себе
Но обернуться все же пришлось, невежливо игнорировать гостей, будь ты хоть сам король. Особенно когда толпа слуг внезапно затихает, побросав работу, и чуть ли не падает на колени.
Тоньо обернулся – и замер, пытаясь унять бешено заколотившееся сердце.
Великий Инквизитор.
Явился, стоило вспомнить.
Невозмутимый, непроницаемый, полный величия и опасности в своей красной кардинальской шапочке, черном дорожном камзоле и кавалерийских сапогах со шпорами. Милостиво обвел взглядом чернь, осенил благословляющим-отпускающим жестом, мол, продолжайте работу, добрые люди. Едва заметно улыбнулся Тоньо – уголки губ дрогнули, глаза остались непроницаемо-изучающими, как закопченное стекло: изнутри все прекрасно видно, но при взгляде снаружи – только чернота.
Протянул руку с перстнем для поцелуя:
– Антонио. Рад видеть твою столь похвальную заботу о невесте.
Где-то внутри Тоньо дрогнуло возмущение, едва не просыпавшись искрами на облитую маслом солому.
Невесте?..
Эта девочка, Ритта, – его невеста! Нежеланная и ненужная, занявшая место той единственной, кого он хотел бы видеть рядом? Он забыл об этом. Он не хотел об этом помнить! Так просто было любить чужих детей и так сложно – невесту.
– Благодарю, ваше преосвященство, – ответил Тоньо, опускаясь на одно колено и целуя перстень.
На сей раз тяжелой руки на его голове не было. Откровенных слов – тоже.
– Прекрасные фигуры. Кажется, вы собирались показать вашей невесте и вашему будущему деверю, как горит чучело. Я тоже с удовольствием погляжу.
Уголки его губ снова едва заметно дрогнули в намеке на улыбку. Самую настоящую инквизиторскую.
О да, отцу Кристобалю не нужны пыточные подвалы, чтобы разобраться – колдун перед ним или добрый христианин. Ему довольно в светской беседе позволить вам самостоятельно взойти на костер и поднести факел к хворосту. Он даст вам выбор, на первый взгляд однозначный, и посмотрит, как вы будете выпутываться, что послушаете – разум или сердце, угадаете или нет…
На короткий миг Тоньо захотелось отдать трусливый приказ: «Лодочник, факел, поджигайте». Никаких чудес ради развлечения. Но…
Но он был Альба.
Альба никогда не трусят.
К тому же его девочка… ладно, его невеста – верила ему, верила в него, ждала настоящего чуда. И будь он проклят, если струсит дать ребенку ее чудо только потому, что не уверен, этого ли от него ждет Испания. И будь проклята Испания, если улыбка ребенка противоречит ее интересам.
Тоньо коротко поклонился его преосвященству, подмигнул Ритте и Дито, требовательно протянул руку к помощнику дворецкого. Тот замялся всего на полмгновения, но тут же сообразил, что от него требуется, и вложил в руку Тоньо незажженный факел.
Оторвав кусочек пакли, Тоньо дунул на него и пустил огненную птицу к элефанту, качающемуся посреди реки. В голубых сумерках маленький феникс сиял и переливался, а дети, затаив дыхание, следили за ним – и радостно захлопали в ладоши, когда он коснулся соломы и на темной воде вспыхнул огненный элефант, поднял хобот и затрубил.
Словно живой.
И феникс – словно живой. Совсем как тот феникс, которого он во сне подарил Марине.
Вот только того же восторга и легкости сейчас не было, хотя он впервые сумел создать феникса. Настоящего. Безо всяких алхимических ингредиентов, магических трактатов и прочей ереси.
Его преосвященство тоже похлопал. Всего несколько раз. Но теперь его улыбка была настоящей, искренней улыбкой дяди,
