только он, все Альба – и отец, и Великий Инквизитор поверили ему, поставили свою репутацию на кон, а проклятый пират посмеялся и сбежал!
Гореть ему в аду!..
– Так идите и избавьте, – махнула рукой разгневанная королева; кто-то рядом с ней злорадно хмыкнул, кто-то пробормотал слова сочувствия…
Тоньо обвел всю эту блестящую, улюлюкающую толпу невидящим взглядом, поклонился королеве и развернул коня – прочь от праздника, от торжества, прочь от насмешек и жалости, прочь от безумной английской герцогини и тычущих в него пальцев: Альба – колдун, Альба творят колдовство прямо перед ликом святой Исабель, да сам Великий Инквизитор – колдун!
«Пресвятая Дева! Я хочу проснуться!»
«Проснуться, проснуться» – билось в совершенно пустой голове в такт безумной скачке. Вперед, к порту, не дать проклятому пирату сбежать, остановить его, уничтожить, втоптать в грязь, отправить в ад, пусть горит там, как горит сейчас Тоньо, – и плевать, пусть в него тычут пальцами и кричат «Колдун!» – плевать! На этом костре сгорят они оба, потому что никто, никогда!..
Кажется, люди в ужасе шарахались от его коня.
Кажется, кто-то скакал вслед за ним и что-то кричал.
Или это кричали чайки, или проклинали его испуганные простолюдины.
Это все было неважно.
Где-то впереди, высоко, в слепящем солнце – мелькал лазурный дублет, махал шляпой и смеялся проклятый Морган, унося с собой золотого феникса, сон, наваждение и смысл.
– Я убью тебя, Морган!.. – Тоньо задыхался от бешеной скачки, но лишь сильнее хлестал коня: быстрее, Морган не должен уйти!
Он опомнился, когда конь под ним заржал и встал на дыбы, едва не выбросив его из седла.
В море.
И там, в море, снова мелькал лазурный дублет канальи Моргана.
Тоньо от злости сорвал с себя шляпу и бросил оземь. Обернулся. Увидел еще дюжину всадников, остановивших коней почти у края причала.
Все они смотрели на него и ждали.
«Чего? Чего вы ждете, черт бы вас побрал? Зачем вы смотрите на меня? Сгиньте! Это – мое дело. Мой Морган. Я сам убью его! Думаете, кто-то может уйти от меня, от Альба? Ха! Сейчас!
Эта жалкая лодочка не спасет тебя, проклятый пират. И твой корабль… ты плывешь к чужому кораблю. Где твоя «Роза Кардиффа»? Утопил? Спрятал? Думал обмануть меня? Нет, не выйдет, я вижу тебя…
Эй, слышишь? Я вижу тебя, чертов Морган!»
Чертов Морган услышал. Наверное, Тоньо кричал достаточно громко, чтобы заглушить гам праздничного порта. Или не кричал – но Морган все равно обернулся. Прищурившись, оглядел Тоньо и тех, кто увязался за ним, и ухмыльнулся. Торжествующе.
Каналья!
Гулкая пустота в голове Тоньо наполнилась пением огня, треском и грохотом фейерверка, и он почти уже увидел, как загораются паруса на шхуне, как одна за другой взрываются бочки с порохом, судно раскалывается пополам и тонет прямо перед носом чертова пирата. Увидел – и физически почувствовал эту сладкую власть, слаще любви, слаще всего на свете. Власть! Могущество! Непререкаемую силу огня, что сметает все на своем пути и несет его, сильного и свободного…
– Тоньо, – неведомо как прорвался сквозь гул пламени знакомый голос. Спокойный, укоризненный. Полный печали и сожаления.
Тоньо замер. «Что тебе нужно? Ты не остановишь меня! Что тебе?..»
Но голос молчал. Всего одно слово – и тишина. Ожидание.
Почему?
Что он хотел сказать?..
Гул пламени стих, ослепительный огонь перед глазами угас, а лодка с проклятым пиратом почти добралась до корабля. Самое время сжечь, к бешеным каракатицам, пиратскую посудину и посмотреть, кто будет смеяться последним.
Но вместо того чтобы отпустить рвущуюся из самого сердца искру прямо в крюйт-камеру пиратской шхуны, Тоньо обернулся на отца Кристобаля.
Тот молчал. Сидел на своей лошади спокойно, как статуя, смотрел с укоризненным любопытством и ждал, не делая попыток ни
