Винцингероде вам, Сергей Петрович, точно такой же знак пожалован. А еще его высокоблагородие доставил приказ, в коем велено штабс-капитану лейб-гвардии Семеновского полка Трубецкому, сиречь вам, прибыть по месту расквартирования части и вступить в должность, дабы впредь воевать с супостатом как положено офицеру, в строю, а не рыскать диким волком, ища добычи и кровопролития.
– Вот как? – Я нахмурился и начал постукивать по голенищу сапога витой нагайкой. – Высокая честь, стало быть, в штабс- капитаны произвели, через чин.
Чуев молча кивнул.
– А ежели откажусь выполнить сей приказ?
Подполковник со вздохом пожал плечами.
– Дело известное – неповиновение приказу в военное время. Мне так показалось, что Александр Христофорович для того и прибыл лично, чтобы вас уговорить. Он тут обмолвился, что его намерены поставить командовать летучим отрядом, дабы в предстоящей кампании двигаться отдельно от основного войска. Должно быть, сам он на вас виды имеет. Может, в строй-то и не заберут.
– Может, и не заберут, – эхом подтвердил я. – А знаете что, Алексей Платонович, передайте нашему любезному гостю, что я, буде жив, непременно прибуду в Ставку 29-го числа сего месяца. А дотоле скажите, что, не спросясь, ушел далее терзать вражьи коммуникации.
– Что ж, Сергей Петрович, так и уйдешь? Даже словом с гостем не перекинешься?
– Выходит, что не перекинусь. И вот еще что, 24-го жду тебя в деревне Неманице. Французы как раз туда доползут. Но сама деревня в стороне от почтового тракта. Собери подвод, сколько сможешь, примерно этак штук десять, коней получше и надежных возниц.
– Это еще для чего?
– Извозом займемся, ваше высокоблагородие! – усмехнулся я. – Да ты не хмурься, не хмурься, исключительно в военных целях.
– А если серьезнее?
– Если серьезнее, то сюрприза не получится. Там увидишь.
Днем было тепло, и талый снег чавкающей кашей ложился под колеса пушек, толкаемых артиллеристами в сторону Борисова. Продовольственные склады, обнаруженные в Орше, несколько подняли дух отступающей армии. Однако они были слишком малы, чтобы удовлетворить потребности десятков тысяч бредущих в сторону границы французов. Насколько мне было известно, от всей Великой армии боеспособными сейчас оставалось не более 17 тысяч солдат и офицеров, включая старую гвардию императора. Еще около 50 тысяч можно было бы назвать беженцами, средь них и впрямь было немало вчерашних гувернеров, парикмахеров и кондитеров. Многие из них, порою небезосновательно, считали, что по окончании войны им «достанется на орехи» за шпионаж и просто за поддержку вступавших в город земляков. Сложнее всего было женщинам и детям. Вчерашние модистки и звезды сцены, привлекавшие к себе голодные взгляды истосковавшихся по женскому телу вояк, спешили обзавестись защитниками – офицерами, а то и генералами. Семейные дамы надеялись лишь только на своих мужей, порою совершенно напрасно. Однако, если в октябре защитники прекрасных дам гарцевали около колясок на свежих конях, а то и вовсе катили со своими пассиями в экипажах, игнорируя распоряжения командования, сейчас ситуация коренным образом изменилась. Приказ императора гласил предельно четко и недвусмысленно: всех способных двигаться упряжных коней – в артиллерию! Кареты и открытые экипажи, еще недавно ездившие по московским улицам и площадям, теперь ненужным ломаным хламом валялись в кюветах. Замерзающие голодные кокетки в легких башмачках и шубейках, достаточных, чтобы летящим шагом дойти от крыльца до экипажа, с беспрестанными рыданиями плелись вслед за мрачными унылыми колоннами и считали за счастье, если из закатных сумерек на промерзший строй обрушивались не свирепые казаки, а уж тем более не бородатая голытьба из окрестных деревень, а партизаны из армейских кавалерийских полков. Вот как, к примеру, Изюмские гусары под командованием подполковника Чуева. Иветт Дижон досталась ему в качестве боевого трофея, тонкая, хрупкая, большеглазая, она напоминала мальчика, но очень, ну просто очень красивого мальчика.
– Представляешь, – разглядывая в подзорную трубу дорогу, по которой тянулись бесконечные толпы отступленцев, в который раз рассказывал он мне, – мы как из леса выскочили, сразу в сабли ударили. И тут я вижу, пацаненок стоит, я сперва подумал, может, барабанщик, но, судя по мундиру, не из музыкантов. А он еще, главное, стал так, что мне к пушкам, кроме как через него, дороги нет. Эх, думаю, в недобрый час тебя мать родила. Уже буквально конем наехал, а тут этот майор. Ох, лихой майор был! Моих двоих бойцов в один момент скосил, только сталь блеснула, и тут же на меня, как зверь, бросился. Я сперва решил, что этот
