было написано отчаяние.
– Ты что-то знаешь? – насторожился Сенкевич. – Хочешь рассказать?
Он давно уже замечал, что привидение пытается разговаривать с людьми, доносить какие-то мысли. Только вот жаль, говорить Машенька не умела, и язык жестов у нее был какой-то странный. К тому же при попытке понять ее девушка вдруг замыкалась, заливалась слезами и обиженно уплывала в дальний угол. Вообще, складывалось впечатление, что призрак то ли не в себе, то ли характер у него дурацкий – если так можно сказать о духах. Раньше Сенкевича удивляла нелогичность историй и фильмов о привидениях, вели они себя глупо: ну пришел ты сообщить, где твое тело или кто убийца, – так скажи по-человечески или покажи. Кровью на стене нарисуй, в конце концов, если уж хочешь сохранить стиль. Нет же, фантомы все как один предпочитали таинственно стенать, пугать ни в чем не повинных людей и озадачивать их разными головоломными загадками, исчезая как раз в тот момент, когда больше всего требовалась их помощь. Сенкевич всегда считал это выдумкой для сюжета, но Машенька наглядно демонстрировала: писатели и сценаристы правы.
Девушка откровенно не любила Настю, побаивалась Дана и старалась не попадаться им на глаза. Она была странным образом привязана к двум живым существам: Сенкевичу и Сэру Генри. Первого любила, видимо за то, что он вызвал ее из мира духов, второй вызывал у Машеньки чуть ли не родственные чувства. Она могла часами сидеть рядом с псом, гладя его по шерсти. Вопреки теории, что животные способны видеть мир духов, сэр Генри Машеньку не замечал. Только когда над его головой зависала призрачная рука, шерсть на загривке пса слегка вздыбливалась.
Сенкевич несколько раз уже пытался разговорить фантом – недаром же девица не вернулась в загробный мир, осталась с ними. Во время спиритического сеанса он вызывал жертв Потрошителя. А явилась Машенька. Так что имелись все основания подозревать, что девица – одна из убитых этим монстром или монстрами. Только вот она не подходила ни под одно описание: была слишком молода и красива. Разве что, думал Сенкевич, она была ранней жертвой. Ведь где-то Потрошитель жил до того, как открыть сезон охоты в Ист-Энде? И не факт, что он и раньше не убивал.
Так что девица при жизни могла быть кем угодно: ирландской крестьяночкой, французской швеей, испанской аристократкой или даже русской революционеркой. В зависимости от того, где на тот момент охотился Потрошитель.
Машенька не успокаивалась – металась над столом, размахивала руками.
– Успокойся, – увещевал Сенкевич. – Давай поговорим.
Губы девушки искривились в гримасе плача, слезы потоком хлынули из призрачных глаз.
– Да не плачь ты! – взмолился Сенкевич. – Я знаю, ты не можешь говорить. Но есть ведь жесты. И перестань болтаться вокруг, от такого мельтешения укачать может.
Машенька, казалось, немного пришла в себя, зависла перед ним.
– Хорошо. Я буду задавать вопросы. Если хочешь ответить «да», кивни, вот так. Если нет, помотай, так вот.
Сенкевич показал, впрочем, без особой надежды: это была уже не первая попытка вступить с призраком в осмысленный диалог.
– Поняла?
К его удивлению, Машенька вполне отчетливо кивнула.
– Умница! – обрадовался Сенкевич. – Итак, начнем. Тебя убил Потрошитель?
Отрицательный жест.
– Уверена?
Кивок.
– А кто тогда? – брякнул Сенкевич, расстроенный тем, что такая стройная гипотеза рухнула.
Машенька в ответ залилась слезами.
– Все-все, извини. Понял: это неправильный вопрос. Ладно. Тогда так. Это я вызвал тебя?
Кивок. «Да».
– Ты пришла по собственной воле?
«Да».
– Ты хочешь отомстить?
«Нет».
– Спасти кого-нибудь?
«Нет».
– Помочь?
