Я приподнялась, не отрывая от него взгляда, но ничего не смогла сказать. Слова, какие-то бессмысленные обрывки проносились в сознании, но выговорить хоть что-то я…
— Мне не стоило говорить о том, что я испытываю к тебе, — мэр грустно улыбнулся, — сейчас ты бы не чувствовала себя обязанной.
Я и… не чувствовала. Чувств было много, и очень разных, и ситуация почему-то до крайности бесила, но вот обязанной себя точно не ощущала. Я…
— Джонатан, — каждый звук давался с трудом, — просто… к сведению… — откашлялась, ощущая сладость зелья в горле. — Если ты… еще раз… еще хоть раз… — И неожиданно четко и громко: — Я тебя сама убью!
Ловец потрясенно вскинул бровь, несколько ошарашенно глядя на меня.
А я больше ничего не смогла сказать, просто смотрела на него глазами, полными слез, и совершенно ни слова не могла произнести. Он стоял еще всего секунду, а затем решительно захлопнул двери, подошел и, склонившись надо мной, хрипло произнес:
— Я ведь смертный, ведьма.
Не хочу об этом думать. Не хочу, не буду и даже не собираюсь.
И повинуясь какому-то совершенно неправильному и нерегламентированному чувству, я обняла его, четко осознавая только одно — безумно хочу, чтобы он меня снова поцеловал. Джонатан сжал в объятиях. Крепко-крепко, а затем рывком пересадил к себе на колени, сев на постели, и продолжал крепко-крепко обнимать. И как-то даже не сразу я расслышала его тихое:
— Зачем ты потащилась к Грехен, Аэтелль?
Можно было бы не отвечать и даже ничего не говорить, но, уткнувшись носом в шею Джонатана, я прошептала:
— За советом…
Сжал крепче и чуть громче спросил:
— За каким советом?
Меня трясло, все никак не могла успокоиться, и страшно было вовсе не за себя… я до ужаса перепугалась за Джонатана. И в свете этого даже не имело значения, что я начала все ему выкладывать.
— Орден Света и беломагическая рожа, — судорожно вздохнула, прижалась сильнее. — Там, в усадьбе Амански, я использовала заклинание из белой магии…
Нервно сглотнула, ощутив, как рука ловца начала успокаивающе гладить по спине.
— Я так понимаю, это было то самое заклинание, что не раз применяла белая магианна госпожа Анарайн?
Кивнула и снова уткнулась носом в его шею… Ну и что, что я черная ведьма и мэр меня бесит?! Сейчас не хотелось совершенно думать об этом. Мне просто нравилось сидеть в его объятиях, нравилось, как он меня гладит, и я была безумно счастлива, что он жив… И в свете этого уже было абсолютно не важно, что впереди ждала схватка с Арвейном, схватка не на жизнь, а на смерть, потому что сдаваться я не собиралась, и не важно, что противостоять придется и тому белому, что является моим отцом, не важно даже то, что Грехен оказалась… не просто злой черной ведьмой, а чем-то злобным и мерзким… Все стало каким-то незначительным в объятиях мэра Бриджуотера, пусть даже он и простой смертный.
— Телль, — ласковый с хрипотцой голос, — у ордена претензии к белому заклинанию?
Я подняла голову и посмотрела в его глаза. Все-таки у него удивительные глаза — глубокие, словно затягивающие в омут, и в то же время на редкость умные и проницательные… Глаза, от которых не хочется отрывать взгляд и взгляд которых совершенно не хочется терять…
И словно сами собой с губ полустоном срываются слова:
— У меня договор с моим демоном, и до его исполнения я не могу со смертным… — оборвала себя на полуслове.
Господин мэр улыбнулся. В его улыбке были спокойствие и уверенность, затем он тихо сказал:
— Я разберусь с твоим демоном.
И я почему-то даже поверила. Нет, умом понимала, что это невозможно, Джонатан всего лишь смертный, а Гернаримарнахр — он демон, но… все равно поверила. И гораздо тише продолжила:
— Если я свяжу себя со смертным до рождения дочери, совет верховных объявит меня вне закона и мой источник погасят.
Джонатан улыбнулся чуть шире, наклонился, коснулся губами кончика моего носа и уверенно произнес:
— Я разберусь с вашим черноведьминским советом.
Удивленно посмотрела на него, отстранилась и уже несколько настороженно сообщила:
— Существует вероятность, что я действительно биполярна, то есть практически… белая, — последнее слово произнесла,
