— Впрочем, — скрипнул стул, — будем откровенны — я с самого начала заподозрил вас.
— Ты… ты… — шипела ведьма.
— Вы ее пили? — Вопрос Джонатана показался мне неожиданным, а еще у мэра внезапно изменился голос. Он стал злым, и в то же время в нем ощущалась тревога. — Я не успел остановить и знаю, что она уже у вас. Вы ее пили, госпожа Салиес?
Кого пили?! О чем он?!
И вместо ответа сдавленный хрип.
— Если вы успели ее обидеть, вам лучше сдохнуть самой, госпожа Салиес. Где она?
Я ничего не увидела, лишь послышалось змеиное шипение — хранитель источника старой ведьмы бросился в бой, и… И все стихло. Я не знаю, что сделал мэр, но боя не последовало, ничего не последовало, но и шипения более слышно не было.
А затем, судя по звукам, Джонатан поднялся и, не обращая внимания на застывшего без движения у дверей кухни хранителя старой ведьмы, спокойно вошел. Остановился на пороге, улыбнулся обездвиженной мне. А я смотрела на его спокойное лицо, на коричневую охотничью куртку, темные брюки, высокие черные сапоги и снова в его глаза, и… по щекам текли слезы.
— Я же сразу сказал — это старуха, — с легким укором произнес мэр Бриджуотера. — Так зачем вы потащились в лапы врага, госпожа Герминштейн?
Мне было нечего ответить на это, да и не было такой возможности.
— Вы же умная девушка, госпожа ведьма, — продолжил ловец, — неужели вас, как и белых, не насторожил тот факт, что господин Орхус Маддейн находился в Бриджуотере всего год, в то время как убийства начались гораздо раньше?
У меня все так же не было возможности даже пошевелиться, да и подумать — я просто смотрела на него и благодарила всех духов и демонов за то, что мэр жив. Что оказался умнее даже старой Грехен.
— Нет, когда ты так на меня смотришь, мне даже злорадствовать уже не хочется, — грустно улыбнулся Джонатан.
А затем мягко подошел, наклонился, подхватил меня на руки и понес прочь из домика старой черной ведьмы навстречу звукам сотен шагов, голосов, лаю собак. И когда мы вышли в лес, оказалось, что дом окружен гвардией и ловцами в черном, а еще я увидела стоящих неподалеку извозчиков с ружьями и мушкетами и даже госпожу Торникай со сковородкой и других жителей.
— С госпожой ведьмой все хорошо, — остановившись, крикнул мэр. — К утру последствия отравления пройдут и будет как новенькая.
И гораздо тише, своим людям:
— Грехен заковать и в штаб, учтите — оклемается быстро. Госпожу Люсинду Хендериш к лекарю. Хранителя я блокировал. Дом исследовать.
А затем Джонатан понес меня через лес к городу, там, на дороге уже ждала повозка с двумя запряженными мулами, в которую ловец и сел.
Мне сложно сказать, долго ли длился наш путь, потому что все, что я чувствовала, это его легкие прикосновения губами к моим волосам… большего господин мэр себе не позволил. А я, закрыв глаза, растворялась в каждом его прикосновении, и мне совершенно не хотелось ни о чем думать. Вообще ни о чем.
В какой-то момент колеса загрохотали по булыжникам, выстилающим площадь, после двуколка подъехала к мэрии. Мэр все так же бережно отнес меня на второй этаж, в свою спальню, осторожно уложил на постель. А затем, подойдя к шкафу и открыв его, несколько минут перебирал черные пузырьки. Вернулся ко мне с одним из них, взглянул в мои глаза и предупредил:
— Вы уже пили это зелье, госпожа Герминштейн. Оно просто восстановит ваши силы. Об ужине я распоряжусь. Отлежитесь час и можете возвращаться к себе, задерживать я не буду.
И, подойдя, он молча влил жидкость мне в рот, после надавил на шею каким-то странным образом, вынудив проглотить зелье. А затем, сев рядом, просто ждал, ссутулившись и глядя в пол перед собой. Не прошло и пяти минут, как я смогла пошевелить рукой.
— Вот и замечательно, — господин Вегард поднялся. — Я позову кого-нибудь, чтобы посидели с вами. Думаю, госпожа Торникай уже должна была вернуться. Отдыхайте, госпожа ведьма.
И, не глядя на меня, мэр пошел к выходу из спальни. Он уже открыл дверь, когда я смогла наконец найти в себе силы и хриплым шепотом позвала:
— Джонатан…
Остановился. Все так же не глядя на меня. Затем медленно повернулся, темно-карие глаза с тоской посмотрели в мои, и ловец тихо спросил:
— Что, Аэтелль?
