Джонатан удивленно вскинул брови, хмыкнул и вполне серьезно ответил:
— Потому что когда ты не в образе, ведьма зловредная, и прекращай обзывать меня мордой, ты очень миленькая.
Выражение «ведьма зловредная, и прекращай обзывать меня мордой» невольно вызвало улыбку. Обняв Джонатана за шею, я поинтересовалась:
— А когда в образе?
— Ужасно красивая, — последовал ответ. — И почему ты меня называешь мордой? — неожиданно поинтересовался Джонатан.
— Породистый, — лаконично ответила я. После добавила: — В смысле ты наглая породистая морда.
— Если рассматривать в этом контексте, то даже как-то льстит, — улыбнулся мэр.
— Я всегда высоко оцениваю своих врагов, — с достоинством сообщила черная ведьма.
Улыбнулся шире, затем, вновь став серьезным, тихо спросил:
— Так я услышу ответ, Телль?
Обняв, прижалась щекой к его груди и подумала, что некоторые все-таки не слишком умны. То есть умны, но не во всем. Иначе бы уже давно догадались, что черные ведьмы, если против, на руках ни у кого не сидят и никого не обнимают и уж точно ни за кого, кто им безразличен, не переживают. И, наверное, мне уже стоит об этом сказать, а то…
Дверь распахнулась в тот самый момент, когда я собиралась некоторых просветить.
Мои волосы заискрились еще до того, как, повернув голову ко входу, увидела сверкающего от боевой магии мэтра Октариона. Вид у рожи оказался до крайности грозным — в голубых глазах вспыхивали молнии, волосы развевал ветер готового сорваться с пальцев магического вихря, доспехи сияли лунным светом, воздух вокруг трещал от напряжения.
Маг медленно перевел взгляд с меня на мэра и глухо, но с прорывающимся яростным ревом произнес:
— Так значит, мои предположения по поводу вашего личного интереса к ведьме лишь беспочвенные подозрения, господин Вегард?! — И воздух загудел втрое сильнее.
Магия, заполнившая пространство спальни, имела четкий привкус смерти. Я черная ведьма, но даже я чувствую, когда белая сила переходит грань. Сила мэтра Октариона ее перешла! И сейчас концентрировалась, нагнетая напряжение, как в сжатой пружине! И никаких сомнений не осталось — маг пришел убивать. Именно убивать!
Игнорируя что-то попытавшегося сказать мэра, я напряженно напомнила:
— Убийство королевского служащего тебе никто не простит, Арвейн.
Полубезумный взгляд мага переместился на меня. Несколько секунд беломагическая рожа испепелял взглядом, затем зло прошипел:
— За связь со смертным тебя объявят вне закона. Ты станешь изгоем даже у черных ведьм, Телль!
Подумаешь, у нас и так среди черных ведьм принято друг друга не любить.
— Переживу, — ядовито улыбнувшись, ответила я.
— Переживешь, — подтвердил мэтр Октарион. И добавил: — Ты переживешь, он — нет! Я не отдам свою ведьму смертному.
Внутри все похолодело. И, несмотря на то, что я отчетливо понимала, насколько слаба в сравнении с белым, все равно призвала свой источник. Потому что за Джонатана я буду сражаться и никакому психованному магу его не отдам, и…
— А теперь очень мягко и спокойно отпусти силу, — раздалось у меня над ухом.
И ловец, сняв с себя мои ладони, сжал их и нежно погладил большими пальцами, прервав мое возмущенное восклицание тихим:
— Я влил в тебя восстанавливающее зелье, гораздо большую дозу, чем в прошлый раз, и использовать магию как минимум час противопоказано. Расслабься.
— Но… — попыталась было я.
Однако, совершенно не слушая, Джонатан поднялся, осторожно переложил пытающуюся возражать меня на постель, подмигнул, а затем, выпрямившись и глядя на находящегося в ореоле боевой магии белого, холодно поинтересовался:
— Насколько я понимаю, претензии у вас исключительно ко мне, мэтр Октарион?
Рожу передернуло, но, сохраняя остатки разума, маг хрипло вопросил:
— А у вас имеются сомнения, господин Вегард?!
— Ни малейших, — заверил мэр. — Просто уточнил. И надеюсь, у вас хватит благородства не вмешивать в наше с вами выяснение отношений госпожу Герминштейн.
