– Надо звонить в полицию, в ФБР. Куда-нибудь.
Перед глазами Дона вспыхнула картинка: Бим и Бом, залитые кровью, заходятся в крике.
– Я уверен, что правительство в курсе, хотя бы приблизительно. Это же не сегодня началось. Что-то мне подсказывает – помощи ждать неоткуда.
– Угу, – кивнул Курт. – Я тоже так думаю. А как, по-твоему, дед или Лютер что-нибудь знали?
– Да какая разница?!
– Для меня есть разница. Я хотел бы знать, на чьей они были стороне.
– Опять же, какая разница?! Их давно нет, а мы влипли.
– Мой мир перевернулся. Мне было бы спокойнее думать, что наш род не был заодно с Моками. Коллаборационисты хреновы. Может быть, и не все. Может быть, те, кто не вписывается в их планы, просто исчезают, и поэтому мы застали только эту старую каргу Бабетту вместе с Ивонной. Остальные же… Думаю, что Холли мы больше не увидим.
– Давай не будем опускать руки.
– Очнись, папа. Мама втянула Холли в какую-то скверную историю. Не иначе какой-нибудь темный ритуал или что-то в этом роде.
– Ну да, не думаю, что они там жгут лифчики или празднуют наступление менопаузы. Но зачем же сразу предполагать худшее? Может, ничего и не случится. Она любит твою сестру.
– Если ты не можешь повлиять на тех, кого любишь, на кого ты вообще можешь повлиять? Сестренка серьезно попала. Если Холли и вернется, это будет уже не моя сестра. Мама ведь давно уже не та, которую я знал в детстве. Года с восьмидесятого это какой-то безликий заменитель. Ведь именно тогда она нашла своих обитателей Полой земли, да? Червей.
– Ползунов, – поправил Дон.
– Что?
– Их кто-то так называл… этих существ из деревьев.
– Я видел их лица. А что
– Я забыл. Если повезет, то забуду снова. А нам надо беспокоиться о другом. Есть вещи пострашнее.
– Честно говоря, как раз мама пугает меня до усрачки. Она заправляет всем этим цирком. Нам надо делать ноги, пока она не явилась домой и не увидела, чем мы тут занимались.
Дон посмотрел на погреб и печально улыбнулся:
– Боюсь, уже слишком поздно.
Курт отставил бутылку. Его грязное лицо блестело от пота. Сломанная рука причиняла боль, и эта боль усиливалась с каждой минутой, по мере того как проходил шок и ослабевало действие адреналина, и холодная реальность вступала в свои права:
– Я чувствую. Еще как чувствую. Там, внизу, что-то ужасное. Ты хочешь туда спуститься, правда?
– Хочу? – Дон покачал головой. – Даже близко не хочу. Я собираюсь спуститься, потому что другого выхода нет. Никакого.
– Ну тебя к черту! Мы сейчас запрыгнем в мою тачку и выжмем газ до упора, – Курт стряхнул с себя оцепенение, сорвал со стены телефон и неловко принялся набирать номер здоровой рукой, зажав трубку подбородком. Он, без сомнения, звонил Винни, и, несмотря на все обстоятельства, Дону стало ужасно любопытно, что именно он собирается ей сказать.
Уже не в первый раз за свои восемьдесят с лишним лет Дон убедился, что одна из самых невыносимых вещей на свете – это видеть сильного человека сломленным. Он сказал:
– Сынок, ты прав. Залезай в машину и езжай домой к своей чудесной жене. К ребенку.
– Я не могу тебя бросить.
– Твоя жена и ребенок. Подумай о них, мой мальчик.
– Господи, да я даже не знаю, играет ли еще
– Подожду твою мать. Нам надо поговорить.
– Папа, это нелучшее решение. Мама… Она может войти в любую секунду, а может появиться через несколько дней или недель.
– О, интуиция подсказывает мне, что долго ждать не придется. Езжай домой, будь со своей семьей. Нам с мамой нужно поговорить с глазу на глаз.
Курт уставился на него мутным, непонимающим взглядом. Потом просвистел мотивчик из «Хороший, плохой, злой» и улыбнулся с некоторым намеком на юмор.
– Хорошо, пап. Я еду.
Он склонился и приобнял Дона.
– Если увидишь меня или мать снова, – сказал Дон, – будь осторожен.
