Курт выдохнул дым с экстатическим видом кайфующего наркомана:
– Фиг я пойду в такую собачью погоду на улицу. А без курева у меня башка взорвется. Хочешь?
– О да, – Дон почти выхватил предложенную сигарету из руки сына. Несколько минут они курили в блаженной тишине, и алкогольные пары в крови Дона начали уступать никотиновому приходу. – Ну и по какому поводу?
– Ты о чем?
– Я о том, что мы видим Холли в лучшем случае раз в год. Что касается тебя, ты вечно крутишься на своей работе как белка в колесе. И вот вдруг вы оба пожаловали, да еще как снег на голову, хочу заметить. Ну так что случилось?
Курт выдохнул из ноздрей дым:
– Мама нам пригрозила. Хочешь сказать, ты не в курсе?
– Мне хватало и ваших открыток, сынок. Я дорожу своим миром и покоем. Пригрозила вам чем?
– Отлучением от наследства, чем же еще?
– С этим она опоздала.
– Ха-ха! Я шучу – это она Холли просила приехать, а не меня. Я прибыл, потому что хотел поговорить, – Курт затянулся, сосредоточенно сморщившись, как бывало всякий раз, когда его в высшей степени прозаический ум наталкивался на слишком сложную для него задачу. – Дело в том… Это даже странно, но…
– Ой-ёй, – прервал его Дон. – Быстро! – Он затушил сигарету, спрятал окурок в нагрудном кармане и бешено замахал руками, разгоняя дым над головой.
– Эй, ребята, – крикнула снизу Мишель. Ее тень заплясала на потолке над ступеньками. – Как там у вас дела?
– Э-э, кхе-кхе, – отлично, дорогая! Почти закончили, – ответил Дон, стараясь не поддаваться щекотке в горле, невыносимой потребности зайтись в кашле.
– Ну и отлично. Тогда спускайтесь-ка, сделайте милость. У Холли еще один кофр на крыльце, мы же не хотим, чтобы она что-нибудь себе потянула, пытаясь его поднять, правда?
– Правда-правда, она же такой нежный цветок, – сказал Дон. Он повернулся к Курту и пожал плечами: – Ну что, пойдем перетащим?
– Угу, – Курт чуть-чуть приоткрыл окно, чтобы образовалась тяга и дым устремился в узкую щель прямиком в грозовой водоворот. – Поговорим попозже.
7
Буря затихла, небо окрасилось в золото и багрянец. На много миль вокруг все стало черным и лиловым, над головой завис налитый кровью глаз Юпитера. Дамы откомандировали Дона и Курта в город пополнить запас товаров первой необходимости – винных шпритцеров и свечей.
Дон решил воспользоваться случаем и вместе с Куртом навестить деда Лютера; этой своей обязанностью он пренебрегал вот уже полгода, к растущему недовольству Мишель, – она была из породы людей, руководствующихся принципом «кровь не водица». Дон упорствовал, делая вид, что не замечает ее неодобрения. При жизни Лютер был больше явлением природы, чем человеком, и Дон не любил посещать могилу старика. Она напоминала ему о собственных вороньих лапках в уголках глаз, о коже на руках, которая становилась все более вялой, дряблой и бледной, как у ощипанной индюшки.
Курт довез его до кладбища и сказал:
– Без меня, ладно? Все эти сантименты не по моей части. Я за выпивкой, а потом вернусь за тобой.
Дон помедлил у входа, вдыхая соленый воздух, в котором смешивались запахи прелой земли и влажной травы. Затем он медленно двинулся вперед, сжимая в опущенном кулаке купленный в супермаркете пестрый букет. По левую руку находился мавзолей: низкий кирпичный прямоугольник, с крестами, выбитыми в стенах вместо окон. Справа над могильным холмом стоял коленопреклоненный Христос из грязного мрамора, сжав руки и запрокинув лицо к небу. Между его каменной челюстью и виском, словно шрам, пролегла трещина. А может, это был его портрет после Голгофы, с незажившими ранами. За статуей виднелось покосившееся штормовое ограждение, похожее на хребет из пластиковых реек и сетки, отделяющее кладбище от целого муравейника дуплексов и типовых домиков.
Окна многочисленных спален смотрели на это поле разрушающихся надгробий; Дон подумал, что есть некоторая ирония в том, что по ночам живые и мертвые спят макушка к макушке. Может быть, шаткий барьер представлял собой нечто большее, чем предполагали его создатели? Например, подсознательную линию демаркации между «здесь и сейчас» и «по ту сторону».
Миновав пустующий флагшток возле гранитного монумента героям Гражданской войны, он направился к старейшим секциям кладбища, тем участкам, где находились могилы основателей Портленда. В плохо подстриженной траве наблюдался явный дефицит дорожек. Те немногие, что имелись в наличии, были неровными, с покоробившимся за долгие годы службы асфальтом, который покрывала склизская смесь гниющей листвы и хвои. Деревья росли как попало. Преобладали вечнозеленые породы, их тяжелые, низко висящие лапы поскрипывали в порывах налетающего ветра. Как бедные родственники на банкете, робко жались березы, дрожа и бледнея от холода в своих пестрых одежонках, вытянув чахнущие даже в разгар лета ветви. О периодических попытках привести в порядок пейзаж говорила ровно подстриженная живая изгородь.
