Ост-Индской компании, так что он вполне мог когда-то украшать кабинет главного управляющего означенной компании. На столе также стоял череп, песочные часы, наполненные белым песком, ноутбук, папье-маше, чернильницы, набор для каллиграфии в тиковой коробке и палочки сургуча. Между грудами книг лежали ворохи карт и листов пергамента.
Бoльшая часть документов была на греческом, немецком и латыни. Мишель коллекционировала научные труды, так же как ее тетушка коллекционировала кукол; значительная доля материалов была приобретена в европейских библиотеках и церквях, а также у частных владельцев; остальные были копиями, которые Мишель делала в свободное от работы время. Дон одновременно испытал детское чувство ожидания чуда и приступ клаустрофобии. Последняя обычно сдерживала его природное любопытство даже эффективнее, чем это могли сделать легкие неврозы Мишель.
Он провел рукой по корешкам книг, снимая с них тонкий налет пыли, пробегая глазами названия, не ища ничего конкретного, до сих пор не понимая до конца, почему он решил порыться в ее вещах и что ожидал обнаружить. Преимущественно это был обычный набор: ничем не примечательные тексты, немалую часть которых он сам для нее и покупал, как, например, «Золотая ветвь». Дальше шли книги, привезенные Мишель из путешествий; главным образом рассказы неизвестных (по крайней мере, не известных Дону) антропологов и отважных исследователей о дальних экспедициях в джунгли и о проживающих в этих джунглях племенах, дополненные иллюстрациями и редкими фотографиями. Но большинство томов было унаследовано вместе с домом, в том числе и раритеты из знаменитого книжного собрания Моков. По словам Мишель, одна коллекция тетушки Бабетты могла посоперничать с архивами городской библиотеки.
Он насчитал семнадцать энциклопедий на пяти разных языках и две сотни учебников по разным предметам, начиная от архитектуры и заканчивая металлургией. Имелось тут и несколько эзотерических манускриптов, описывающих оккультные практики и теорию, за авторством различных выдающихся личностей. Здесь были «Liber Loagaeth» и «De Heptarchia Mystica» Ди, «Steganographia» Тритемия и работы других признанных авторитетов, таких как Агриппа, де Планси и Мазерс. На первых курсах колледжа Дон одно время изучал сравнительное религиоведение и европейский фольклор, он почти дневал и ночевал в книжных магазинах и антикварных лавках – это нездоровое увлечение всем мрачным и сверхъестественным служило хорошим противовесом основному, рационалистическому аспекту его личности, к тому же производило чертовски сильное впечатление на Мишель, чьи читательские вкусы выглядели довольно шокирующе. С другой стороны, он подозревал, что все эти древние фолианты могли внести свою лепту в развитие его никтофобии.
Одну из стен и часть книжного шкафа закрывала пресловутая генеалогическая карта, над которой работала Мишель: огромная мозаика, составленная из десятков пергаментных листов, скрепленных скотчем. Фамильное древо Моков росло, разветвлялось и снова росло, словно сеть венозных сосудов. Оно уже было выше Дона и в два раза шире. Поскольку над проектом, по всей очевидности, трудилось несколько сменяющих друг друга поколений, первые записи были сделаны чернилами и стали почти нечитаемы: от влаги и плесени чернила сильно выцвели, буквы размылись; усугублял ситуацию и тот факт, что составители использовали диалекты разных иностранных языков. Несмотря на внушительность проделанной работы, схема выглядела черновой и незаконченной, многие ответвления обрывались или завершались вопросительными знаками. Периметр был размечен кнопками и стикерами.
На рабочем столе и табуретках вокруг лежало десять или одиннадцать томов, в которых излагалась история рода Моков и с которыми Мишель сверялась, трудясь над схемой. Эти компактные, переплетенные в кожу тома входили в девятнадцатитомное собрание, которое обычно стояло в углу за невысокой стойкой с чучелами канадских гусей и представляло собой настоящее произведение искусства. В роду Мишель было несколько печатников и литографов, включая довольно знаменитых; некоторые из них служили при дворах французских и испанских королей и даже, по легенде, в самом Ватикане на закате эпохи Возрождения. В этих девятнадцати томах предположительно была задокументирована генеалогия рода Моков вкупе с их историческими достижениями, а равно и неприглядными проступками; они служили основным источником изысканий Мишель.
Однажды Дон спросил ее, собирается ли она писать книгу; этот вопрос вырвался из глубины его истомившейся души на исходе одного особенно неприятного лета, когда она заперлась в кабинете и отказывалась выходить несколько дней подряд, предоставив Дону заниматься хозяйством, счетами и ураганами бушующих гормонов, в которые превращались близнецы, когда маме с папой было не до них. Уставшая и раздраженная, она рявкнула что-то в том духе, что он болван. Буквально: «Ну что ты за болван!» Он признал правоту ее утверждения, которое, однако, ни в коей мере не объясняло природу ее одержимости и не извиняло ее пренебрежение своими обязанностями. Она наградила его длинным холодным взглядом, такого ледяного взгляда он не видел больше ни до, ни после этого случая. Затем она сказала: «У девочек должны быть свои секреты, Дон». И он с этим согласился, хотя на момент этого диалога они были далеко не дети – Курт и Холли заканчивали школу и уже были приняты в колледж. Дон начал демонстрировать абсолютное равнодушие к занятиям жены; и эта незаинтересованность с годами становилась все более искренней, по мере того как они все больше привыкали к своим ролям и четко очерченным границам. Умение приспосабливаться всегда было залогом семейного счастья.
Дон поднял одну из раскрытых книг, лежавшую на столе среди схематических набросков обнаженных женских фигур, сделанных рукой Мишель. Год издания – 1688-й. Несколько страниц обгорело, как и у большинства книг: свидетельство того, что коллекция пострадала от пожара. В предисловии автора, некоей Федосии Мок, говорилось, что ее произведение предназначается исключительно для наследников. Это заявление передавалось от поколения к поколению, точно эхо. Книги воспринимались как фамильная ценность, которая должна оставаться семейной тайной; и, судя по всему, все они были написаны женщинами.
Любопытство его распалялось, а сама мысль пойти в свою спальню вызывала в нем ужас; Дон расчистил место на столе и включил лампу с плетеным
