расселению.
За какую-то неделю Глоум-Хилл преобразился до неузнаваемости. Мифэнви сказала по этому поводу, радостно и нежно обняв мужа:
– Раньше это было воронье гнездо – холод и мрак. А теперь – настоящее гнездышко, которое хочется заселить маленькими птенчиками.
Она зарумянилась и опустила глаза.
Колдер притянул ее к себе, наклонился и поцеловал.
– Мы займемся этим в самое ближайшее время, – страстно прошептал он. – А пока иди, встречай гостей. Сегодня мы выбросим мою старую вывеску: «Мизантроп», хотя я к ней и привязан.
Мифэнви рассмеялась. Хлопоты по хозяйству всегда доставляли ей большое удовольствие, да и принимать гостей она на самом деле любила.
Торндайков поселили наверху, в долго пустовавшей, а теперь заново отделанной, гостевой, Латоя осталась в той же комнате, бывших покоях Мифэнви, а она сама – переехала в их с Колдером спальню.
– Отдельной не будет! Теперь уже – никогда! – бескомпромиссно заявил он. И она подчинилась, как и полагается послушной жене. Разобравшись с гостями, Мифэнви переоделась (теперь можно носить светлое) и спустилась на кухню распорядиться об обеде. Повара встретили ее ликованием и поклялись приготовить самый вкусный на свете обед.
Латоя же тотчас разыскала модистку, мадам Мишо, и предъявила той свои богатства.
Мадам Мишо скептически оглядела все это и вынесла вердикт: – Убого и аляповато! Вы лучше взгляните сюда! – и разложила перед Латоей готовые платья. Пошиты они были столь ловко, что при минимальных доделках их можно было подогнать по любой фигуре. Латоя возликовала: теперь она сможет появиться во всей красе и вожделенный объект покорения непременно рухнет к ее ногам!
Сердечко Джози колотилось в бешеном темпе.
Мало того что ей не нравился Колдер Грэнвилл, к которому Ричард потащил ее, не нравилась его жена, не нравился хмурый пейзаж вокруг замка и сам замок – огромный и темный. Но даже это все можно было перенести, если бы не постоянная близость этой Латои. Ведь Джози знавала поражения от нее. А сейчас еще добавилась эта странная Латоина заинтересованность Ричардом!
А он тоже хорош! Обнимает, ручки целует, а у самого в глазах бесенята. Его веселит происходящее! Хотя до сих пор еще и слова об этом не сказал.
И вот теперь эта Латоя вышла к обеду как принцесса. Платье небесного шелка – в тон глаз, темная бархотка подчеркивала лилейную шейку. Да еще и села так, что волосы ее сияли золотым ореолом в скупых отблесках солнца. Только слепой не обратил бы внимания на такую красоту. Вон даже Ричард бросил на нее полный любопытства взгляд.
Поэтому-то сердечко и заколотилось, а глаза предательски защипало. Ричард взял ее ладошку, нервно комкавшую ткань платья, и нежно пожал. Когда она посмотрела на Ричарда – а на кончиках ее невообразимо длинных ресниц уже застряли росинки слез, – то увидела в глазах мужа искреннее сострадание и поняла, не сиди они сейчас за общим столом, он бы непременно обнял ее, как делал обычно, словно укрывая от всех бед, и ей стало теплее. Она ответила на пожатие и высвободила ладошку. Ричард чуть заметно улыбнулся ей.
Джози прислушалась к беседе и через несколько минут уже оказалась вовлеченной в нее. Мифэнви умела так построить разговор, что никто не оставался обиженным.
Речь зашла о неизвестной болезни, что свирепствует сейчас в Лондоне. Даже мадам Мишо, бывшая в столице Британии лишь проездом, перед отъездом в Глоум-Хилл и то про нее слышала.
Джози воскликнула:
– Вот видите, Ричард, я вам говорила, а вы мне не верили! А я ведь и правда могу заболеть ею! Такое случается, если женский организм расстроен постоянным несчастьем!
Ричард подавился, закашлялся, сильно смутившись и извиняясь с запинками. У него подрагивали пальцы. Ей стало неловко.
За столом повисло молчание. И почти в гробовой тишине Филдинг торжественным, как у театрального конферансье, голосом объявил о прибытии нового лица.
Колдер, склонившись к Мифэнви, но достаточно громко, чтобы его слышали и другие, произнес:
– Мейв, дорогая моя, не забудь мне потом напомнить, чтобы я дал объявление в газеты о том, что Глоум-Хилл нынче становится объектом паломничества, – она улыбнулась, а он бросил Филдингу: – Ну проси уже, что гостя томить!
И в обеденную залу словно ворвалось солнце, когда туда вошел, дерзко и самодовольно улыбаясь… Джоэл Макалистер.
Джози вспомнила, как звали его в лондонских гостиных – златокудрый Феб. И он вполне соответствовал этому красивому прозвищу. Тогда, любуясь тем итальянским певцом, Джози слукавила, когда сказала, что не видела никого красивее. Ведь она столько раз видела Джоэла, а он будто только спустился с Олимпа.
И Джози, желая отомстить Ричарду за тот взгляд, брошенный им на Латою, улыбнулась Макалистеру через стол. Он ответил ей улыбкой столь ослепительной, что ей на минуту пришлось зажмуриться.
Ричард больше не веселился. У него вообще был такой вид, словно он хочет провалиться сквозь землю. Даже есть перестал, так и замер со столовым
