– Да мелочь всякая – крючки, огниво…
Плющ, сильно расстроенный потерей оружия и позорным поражением, повысил голос:
– Чего вы вообще пристали? Мы вас трогали?
Викинги расхохотались, а Торстейн добродушно ткнул кулаком Косте в спину.
– Они нас… не трогали… – кис от смеха Хёгни. – Попробовал бы ты нас тронуть, селедка дохлая!
– Ну тронули же, – рассудил Ракни. – Вона, щит тебе попортили.
– Во-во, – сразу заворчал рыжий и пихнул Бородина. – Вперед, дохлятина!
Валерия с Константином легко усадили на коней и привязали к седлам.
Первым ехал Хёгни на гнедом коньке, за ним поспевали пленные, а Косой с Ракни, тоже верхом, трюхали сзади, прикрывая тылы и лениво переговариваясь.
– Зря сэконунг выжидает, – рассуждал Торстейн. – Ярл уж какой день гуляет, вроде как из похода вернулся. Взяли бы их тепленькими!
Ракни фыркнул насмешливо.
– Вот когда в конунги выйдешь, – сказал он, – вот тогда и будешь решать, в какое время да что творить.
Косой засопел.
– Ты тут еще будешь, – проворчал он.
Бородин, зыркая по сторонам, пришатнулся к Плющу поближе и сказал тихонько:
– Вроде, не местные они…
– Похоже, хотят на ярла напасть, отнять и поделить. Они все вроде как люди какого-то конунга… Сэконунга.
– Знаю, – чуток обрадовался Валера, – это морской конунг. Корабли у него есть и дружина, а земель с подданными – нету.
– Понятненько… Может, это тот самый Гунульф?
В следующий момент древко копья пребольно ткнулось бывшему своему хозяину в спину.
Костя чуть кубарем не полетел с седла.
– Чего там шепчетесь? – прикрикнул Ракни. – Молчать!
Плющ стиснул зубы, прокручивая в воображении, что бы он сделал с этим наглым викингом, будь он покруче.
Картинки всплывали яркие…
– Слушайте, – пересилил он себя, – чего вы нас-то сцапали? Мы ж не из дружины ярловой, не знаем ничего!
– Все так говорят, – сказал Хёгни через плечо. – А как начнешь ремешки со спины вырезать, сразу и память возвращается, и говорливыми все становятся – страсть!
– А помнишь того тощего монашка? – оживился Торстейн. – Мы его с Бьёрном из рясы-то вынули – ну, цыпленок-цыпленком, да еще и ощипанный. Уложили возле муравейника, колышки вбили в землю, ручки-ножки к ним привязали, порезали монашка синюшного – чуток совсем, лишь бы кровь покапала, а мураши и полезли! Как стали его жрать! Облепили всего, а тот воет, корчится…
– Долго выл? – поинтересовался Ракни.
– Не знаю, конунг нас в другое место послал.
Костя похолодел. Пытки – это серьезно.
Если герои мужественно молчат на допросе с пристрастием, значит, гнать надо палачей-непрофессионалов.
У заплечных дел мастеров даже статуя заговорит!
А хуже всего то, что, ломая своим жертвам кости, палачи самого человека ломают, лишают его воли к сопротивлению, превращают в забитое животное.
– Пытать обещают, – шепнул Валера.
– Так мы ж не знаем ничего!
– А им по фигу…
Плющ даже не пытался себя обманывать, изображая готовность к подвигу.
Как выяснилось, он оказался совершенно ни к чему не готовым. Страшно было Косте, страшно и гадостно. И злая досада пробивалась.
Регулятор… Какой он, к троллям, Регулятор? Сейчас самого так отрегулируют, что ни ножек, ни рожек не останется…
Ехали споро, без задержек.
Вскоре вся кавалькада миновала соседний фьорд, Вегейрфьорд, и дорога пошла вниз, углубляясь в утесы, кое-где осененные кронами живучих сосен, закогтивших корнями замшелые скалы, прораставших на голых камнях.
Спустившись по ту сторону хребта, отгораживавшего Вегейрфьорд от северных ветров, викинги вышли к двум белым скалам, словно сторожившим вход в мрачное ущелье, промозглое и лишенное солнечного света.
