– Так я ж не знал!
– Ладно, хватит болтать. Швартовы отдать – и за весла! Берем только драккары, снекки отвязать, и пущай себе плывут!
С греблей вышли трудности – людей была нехватка. Садились по трое на каждый корабль – двое на веслах, один на руле. В четыре руки, конечно, драккар не шибко разгонишь. Но посудины были на диво ходкие – медленно, плавно, но шли. Все пять кораблей: и конунговы, и трофейные – неторопливо удалялись от берега.
– Хорошо, что тут эта… – выдохнул Бородин, загребая веслом. – Лесополоса! Сразу и не увидят, что без военно-морского флота остались!
Дед Антон хмыкнул.
– Перебьются!
– Лишь бы конунг их одолел…
– Одолеет! Хьельд, конечно, силушку былую подрастерял, но ума у него – дай Бог каждому. Вишь, что удумал – угонщиков засадил! Умно!..
– И… раз! И-и… два!
Мало-помалу драккары выплывали в залив.
Десять шагов разделило корму «Черного лебедя» и причал… Двадцать шагов… Пятьдесят… Сто…
Длиннотелая лодья потихоньку разгонялась, шум боя оставался за спиной, однако напряг не покидал Бородина.
Если только викинги заметят, что «Черный лебедь» да прочий зверинец уходит, они тут же кинутся в погоню.
Мигом настигнут, и… И он узнает, что бывает за угон драккара.
На середине залива Валерий испытал злую радость, торжество даже, и ту лихую легкость, что переполняет тебя, толкая на безрассудства.
Сэконунг ежели настигнет их, то не пожалует, но на чем ему теперь настигать?!
– Андо-отт! – прокричал диверсант с «Цверга». – Куда держать-то?
– Правь в Разбойничью бухту! – ответствовал дед. – Там у конунга хозяйство. По одному заплываем. Тьфу ты, заходим!
Северный берег Сильбрвика почти весь зарос соснами, лишь в одном месте среди зелени светлела вырубка и виднелась кузня – пока не подплывешь вплотную, не разглядишь.
– Загребаем! – скомандовал Андотт.
«Черный лебедь» медленно, плавно развернулся у самого берега, а после его острый нос раздвинул густые прибрежные заросли. Только не уткнулся в землю, а проследовал дальше, через узкий канал в укромную бухту.
С востока над тайной гаванью нависал серый утес, самая верхушка которого курчавилась зеленью.
– Гребем! Гребем!
Лодья сэконунга плавно приблизилась, потерлась бортом о мостки причала, будто ластясь, и замерла, отражаясь в неподвижной воде, как в зеркале.
– Швартуем!
Близ бухты обнаружился настоящий «промкомплекс» – и кузня, и канатная мастерская, и паруса тут шили, и всякую нужную мелочь из дерева вытачивали, и кожи мяли, и жир вытапливали[61].
– Эхой, Андотт! Принимай!
Дед ловко поймал канат, брошенный с «Цверга», и потянул на себя.
– Эй, кто живой есть? – заорали с палубы «Йотуна». – Выходи помогать! Свои!
Местные, не то трэли, не то свободные, преисполнившись великого почтения перед Грозными Похитителями Драккаров, выглянули из-за деревьев.
Распознав своих, они осмелели и всей толпой вышли помогать подтягивать да швартовать корабли.
Бухта была невелика, так что флотилия едва уместилась, а «Волку славы» суждено было кормой в протоку высовываться.
– Дед! А снекки?
Андотт почесал под подбородком, задумчиво глядя в небеса.
– Можно и возвернуться, – проговорил он, – пригоним. А можно…
– Сжечь их на хрен!
Босые, запаренные диверсанты загоготали.
– Верно! Пущай Гунульф полюбуется!
Вскоре небольшая четырехвесельная лодчонка отправилась в путь. Валера греб впереди, ближе к носу, дренг по имени Сигбьёрн загребал с кормы, а вся середина плавсредства была заполнена стружками и прочим горючим материалом. Отдельно лежал бурдюк с бараньим жиром.
Все для фронта, все для победы!
Людей на южном берегу видно не было, зато пыль над поселком поднималась – видать, сражение было в самом разгаре. Даже с середины залива можно было разглядеть за деревьями, что ворота – нараспашку. Стало быть, бой идет на улицах.
