Он ехал по кривоватой улочке, спиной ощущая недружелюбные взгляды. Вели? Нет, пока, пожалуй, наблюдали… а грязь сползала, обнажились камни мостовой, и конские подковы звонко застучали.
Становились чище дома.
И улочка расползалась, обзаводясь тротуарами из розовой плитки, бордюрами и парой мокрых после дождя кленов. Они стояли друг напротив друга, отражаясь в витринах окрестных лавок. Надо будет зайти, но потом. Сначала — дело.
И у местной таверны Нат спешился, бросил подбежавшему мальчишке поводья и монетку. Поводья тот поймал, а потом поднял взгляд на Ната и замер, приоткрыв рот, не способный решить, стоит ли ему звать на помощь или все-таки…
— Не расседлывай, — сказал Нат. — Вернусь через час.
Паренек кивнул и попятился.
Вот же…
Шерифа Нат встретил у аптекарской лавки, и тот, любезно придержав дверь, поинтересовался:
— Прогуляться решили?
— Пришлось, — буркнул Нат, поежившись.
Этот человек тоже изменился. Старый? Больной? Но притом опасный. И ныне это очевидно…
— Надолго? — Шериф кивнул на аптеку.
— Нет… кое-что надо взять и…
— Я подожду, — шериф не спрашивал, он ставил Ната перед фактом, — ты уж не задерживайся…
В аптеке пахло травами. Вербена. И резковатая мята. Липовый цвет в высокой склянке. Чабрец. Малина сушеная и темные ягоды голубики. Ряды банок с белыми этикетками, подписанными кривоватым почерком. Порошки и смеси. Настои. Отвары…
— Добрый день, — поздоровался Нат, хотя в аптеке никого на первый взгляд не было.
— Добрый. — Доктор выглянул из-за приоткрытой двери и, увидев Ната, нахмурился: — Что вы… не важно. Случилось что-то? — Он был в белом фартуке, в нарукавниках и выглядел до невозможности растерянным. — Простите, я несколько занят. С Нирой все хорошо?
— Да.
— Тогда в чем дело? Вряд ли вы столь сильно соскучились по мне, чтобы просто навестить. — Он вновь исчез, а появился уже без фартука, зато принес с собой горьковатый запах бараньего жира.
Ната эта показная недружелюбность лишь порадовала: не придется притворяться. Притворяться он не любил.
— Мне нужен опиум. Две склянки. — Он подумал и поправился: — Лучше три. Есть?
— Для кого?
В полумраке глаз человека не разглядеть, тем паче что за стеклышками очков прячет. И стекла желтые, яркие.
— Вы можете молчать, молодой человек, но молчание ничего не изменит. Опиум — не забава, а серьезное лекарство, которое я не могу продать по первому требованию…
Неужели?
Нату казалось, что именно так опиум и продают. Что склянками, что огромными бутылями морфия, не спрашивая ни рецепта, ни даже того, кому эта отрава пойдет. А что отрава, это и Нату понятно, видел он людишек-опиоманов.
— Райдо. — Нат отвел взгляд.
Человек молчал. Перебирал бумажные конвертики, раскладывая их на прилавке.
— Ему хуже, — добавил Нат спустя минуту. Хотелось на человека наорать, потому что если бы Райдо и вправду стало хуже, а этот… он злится из-за Ниры.
Но ей ведь хорошо. Нат старается, чтобы было хорошо. Он обещал журналов привезти. И еще книг… и позавчера они гуляли… дождь был, но Нира дождя не боялась, напротив, сказала, что так интересней. И вела по дорожке. Рассказывала что про дом, что про сад, который начал зарастать, и ее это печалило. Нат сказал, что сад приведут в порядок, а она поверила… и позволила себя поцеловать.
Вот о поцелуе вспоминать не следовало: Нат понял, что краснеет.
— Насколько хуже? — холодно осведомился человек, но вмешательство его было как нельзя более своевременным.
— Совсем худо. Больно.
— А его…
— Не хватает сил.
— Как я и предполагал. — Это доктор произнес с чувством глубочайшего удовлетворения. — Ремиссия — явление временное. К сожалению.
Сожаления в его голосе не было ни капли.
— Вот, — доктор поставил на стол три склянки, — по пять капель в горячее вино. Если станет хуже — семь. Дальше сами подберете дозу.
