хорошо хоть, ветра нет. Лещще-то что: за пазухой у брата тепло и cyxo. А вот Бьорки не повезло.
Причем ему дважды не повезло. С погодой и с попутчиком. Едва он вышел за калитку:
– Эй!
Бьорки обернулся. У соседнего дома – крепкого каменного пятистенка с покосившейся фанерной пристройкой – стоял девятилетний Мамаш Мумуш. Тупо стоял под дождем. Еще бы не тупо: всего три укола мудрости! На голове зимняя шапка, плечи покрыты выцветшей шалью – и то и другое весьма слабая защита от мокроты. Плюс обычные грязные штаны. Зато на ногах – крепкие боты. Внезапно.
– Привет, Мамаш! – сказал Бьорки.
– Привет!
Бьорки кивнул, повернулся и пошел своей дорогой.
«До чего странный мир! – думал Бьорки. – Продвинутые технологии ангелов граничат с невероятной отсталостью. И ведь лежат же у них в шкафах новые вещи. И ведь моются они чуть не каждый день, таковы правила. Но вот стирать одежду – правил нет. Как можно вымыться и натянуть на себя воняющую шмотку, которая уже коркой от грязи покрылась?! Эх…»
– Эй!
Бьорки опять остановился, обернулся. Мальчишка стоял на том же месте.
– Иди домой! – сказал Бьорки. – Дождь.
Ну и что, что дождь? У них по полгода каждый день с утра ливень, скоро похолодает – вообще метели начнутся.
– Иди. Домой.
– Не… Папа…
Крыса, сидящая в кармане за пазухой, зашевелилась. Наверное, ей не хватало воздуха. Бьо решил не тратить время на дурака, махнул рукой и пошел прочь. Но сзади – пшеп-шлеп! – послышались торопливые шаги.
– Домой иди!
– Не. Папа.
Мамаш шмукнул. Бьорки присмотрелся:
– Э, да у тебя кровь на лице! Упал?
– Не. Папа.
– Он тебя ударил?
– Да.
Возможно, Мамаш ждал приглашения в гости. Но сейчас в гости к землянам-28 было никак нельзя. Бьо предпринял последнюю попытку отогнать пацана, он сказал:
– Ты за мной не ходи. Я в город иду. Меня… меня в Фтопку берут!
Он полагал, что столь страшное для всех аборигенов событие отпугнет мальчика. Но эффект оказался прямо противоположный: Мамаш громко засмеялся. Заржал. Чуть в лужу от смеха не сел. Что такое… Как выяснилось позже, в Фтопку забирают только тогда, когда делают очередной укол мудрости. Потому все немного боятся этих уколов. С одной стороны, чем больше точек на руке – тем лучше, можно хвастаться. С другой – с этой процедуры можно и не вернуться. Знание об этом появляется сразу после первого укола. И уж конечно, уколы не делают в городе, зачем туда идти? В строго назначенный день ангелы сами приедут в деревню. Все жители выстроятся перед Главным Домом. Некоторых ангелы возьмут за руку и заведут в Дом. А остальные будут стоять и петь Песню Ожидания. Не все петь, но те, у кого четыре укола или больше. А потом из Дома выйдут те, кого завели, те, кто стал умнее на один укол. С подарками выйдут. Но кто-то, может, не выйдет. Если такое произойдет, его мама и папа, сестры и братья, и соседи, и друзья станут плакать и петь Песню Горя и Счастья. Из деревни Мамаша пока никого не забирали в Фтопку. А Пипе, когда делали десятый укол, подарили не только компьютер, но еще кофту, зонтик, коробку пластилина и постельное белье. Кофту, белье и зонтик мама сразу спрятала: Пипа такая худая и некрасивая, что ее без приданого никто не возьмет. А коробка с пластилином так и лежит у них на полке. Пипа не понимает, что с ним делать. Наверное, об этом только после одиннадцатого укола ей станет ясно. А Мамашу после третьего укола подарили совсем мало. Машинку подарили, ее катать можно. Еще книжку подарили с наклейками. Мамаш все наклейки наклеил на самую первую страничку чтобы было красиво. Получилось очень красиво. Всем понравилось. Только Пипе не понравилось. Она сказала: не туда наклеил.
Но всего этого Бьорке Мымбе в данный момент не знал. Он подождал, пока Мамаш Мумуш отсмеется, после чего сказал:
– Ладно. Я просто так в город иду. По делу. Со мной нельзя.
Развернулся и решительным шагом пошел вон из деревни. «Рано или поздно этому поросенку надоест за мной плестись, и он повернет обратно!» – решил Бьо. Но поросенок не отставал. Шел и хихикал. «А может, это и лучше, – смирился с судьбой Бьорки. – Один бы я вызвал подозрение. А так – два ребенка куда-то топают. Никто ничего плохого не подумает…»
Но «думать плохого» было некому. В огородах и на полях в коричневой жиже возились, убирая последний урожай, мокрые жители деревни. Все их
