Но он не перевернулся. Зато при въезде в Москву его остановил милицейский патруль, началась проверка документов, и у всех документы были, а ты свои забыл дома, и русский сюжет с малым барабаном и одной сломанной, а другой целехонькой барабанной палочкой, Бог весть какими путями очутившейся в комнате милицейского начальника, с песней под этот барабан про коней привередливых, заблеванным КПЗ и странным человеком, полночи в этом КПЗ простоявшим на голове, – закрутился вновь!
– Осень, а гражданин у нас без пальто, – заботливо сказал милицейский начальник. – Но если гражданин будет и дальше ваньку валять, то пальто может и не понадобиться: телогрейку выдадут.
– Лишнее ребро, – сказал ты неожиданно, – ничего нет лучше лишнего ребра осени!
Начальник откинулся в кресле, задумчиво сказал:
– Значит, и дальше ваньку валять будем… – И, не отрывая глаз от твоего вельветового пиджака и зеленых туфель, потянулся к селектору, но кнопку вслепую нашарить не смог, занервничал, вскочил, крикнул: – А вот мы сейчас твои ребра как раз и посчитаем! Может, и правда, лишнее завелось!
– Викентий, твою мать! – сатанея, грохнул он дважды кулаком в стену.
Разминая огромными кистями рук палку сырокопченой колбасы, вошел Викентий. Он был в сиреневом трико и в майке, на голове – повернутая козырьком назад милицейская фуражка.
– Ну и. Кому тут неймется? – спросил Викентий придушенным голосом.
И здесь сладкий и трепетный вечер, который потом короткой строкой втиснется в нескончаемую сводку великого русского сюжета под наименованием: «1 октября 1977 года», внезапно кончился.
И началась совершенно другая история.
Лицедув
Хмуро-дождливые деньки, июнь, а в гараже у Гриши гул, треск: плавится стекло, дымит железная печь, пылает новенькая кислородная горелка.
Гриша выдувает лица.
Сперва изготовляет из огнеупорной глины форму, дает ей отвердеть, потом прилаживает форму к концу метровой стальной трубки. После доводит до жидкого состояния стекло, заливает его в трубку и начинает нежно, настойчиво, с небольшими ритмичными перерывами в эту трубку дуть.
Гриша спешит. Стекло отвердевает быстро! Еще минута – и ни черта из нежно-прерывистого дутья не выйдет.
Но Гриша и медлит: так хочется еще чуток насладиться дутьем!
Щеки лицедува горят, сам он мелко вздрагивает, как тот музыкант-духовик, добывающий из своей дудки самые высокие, самые трепетные звуки.
Но вот дутье окончено. Теперь честно заработанный, у гаража на скамеечке, отдых. Машины у Гриши нет, а гараж удобный, чистый. И рядом с гаражом все как надо устроено.
Чуть погодя Гриша молоточком – стук-постук, стук-постук, глиняная форма трескается, осыпается, и уже глядит на меня чье-то возвышенно-благородное лицо. А иногда – чья-то до боли знакомая рожа.
И вот назавтра к десятку стеклянных голов, изготовленных за последнюю неделю и торжественно установленных на крепкой шершавой доске, добавляется еще одна.
Тонкостенные, идеально прозрачные, каплоухие, плаксивые и бесшабашно веселые головы – смотрят сквозь меня, в свою стеклянную, нашему разуму недоступную даль.
Но такие неосмысленные взгляды существуют лишь до тех пор, пока Гриша не приступает к основному-главному.
Он подходит к отдельно стоящему шкафчику, вынимает две бутылки чилийского розового вина Porto Cruz, банку баварского пива, три пакета разноцветного краснодарского морса.
Приладив воронку, Гриша, через отверстия в темечках, заливает по очереди пиво, вино и морс в изготовленные с любовью головы.
Искрятся мозги, булькают мысли, наливаются страстью глаза, оседает хорошо видимый сквозь прозрачные стенки осадок!
Клюквенный Чавес, желто-пенная Меркель, плодово-ягодный Кличко, портвешковый Жирик – гордо сияют своей почти натуральной величиной…
Пузан Гриша радуется, как дитя. Вытирает лысину, промокает особенной кремовой салфеткой вспухшие губы и толстенькие щечки…
Однако кончается все плохо.
В один из все тех же июньских дней вдруг – крики, полиция, суд!
И скоропалительный приговор: политических деятелей разбить, осколки стекла измельчить, Гришу – на три месяца в Клинику неврозов имени Соловьева.
Гриша в зале суда плачет, считает приговор несправедливым, жестоким…
За полгода до суда с ним уже случилась одна неприятная история.
На улице Речников Гриша подрался с вполне приличным и превосходно одетым прохожим. Мертвой хваткой вцепился Гриша прохожему человеку в ухо, поволок к гаражу.
