– Ты переодевайся. Не в резине же за стол садиться.
Я развязал кулек. Одежда помялась, но это не проблема. Уже на себе я выгладил брюки и рубашку, расправил пиджак.
– Вот, другое дело, – усмехнулся Крюков. – Человеком выглядишь.
Мгновение – и сам он сменил свой спортивный костюм на деловой, правда, без галстука. Не думаю, что переоделся. Скорее всего снял иллюзию. Или, напротив, навел.
Крюков разлил чай по чашкам, пододвинул ко мне бочонок с медом.
– Угощайся, все свое.
– И чай?
– Нет, чай покупной, извини. Я больше к виноградарству склонен.
– Спасибо.
Мед был ароматным, сладким. Чай обжигающим и пах приятно, чабрецом.
– Ты у меня спросить что-то хотел? Не томи. У старика дел много, да и ночь к концу идет…
– Вы знаете, что Алена Астафьева пропала? – спросил я.
– Да уж знаю.
– А куда – знаете?
– Только догадываюсь.
– С этим связаны ваши подземные сооружения на «Алмазной»? – спросил я. – Она где-то там? В ловушке?
Крюков смотрел на меня, прищурившись.
– Не хотите говорить?
Светлый усмехнулся.
– Ты лучше расскажи, что видел.
– Ворота. В Сумраке. На первом и втором уровне. Ворота в стене. Среди сумрачного желе.
– Ты прямо стихами заговорил.
– Случайно получилось.
Крюков задумался.
– Ты считаешь, что Алена ушла за ворота?
– Вам виднее. Рядом пахло ее духами.
– Вот как? Что ж, пожалуй, твои догадки верны…
– Это ведь ваши ворота! В какую ловушку она попала?
Крюков посмотрел на меня. Вид у него был печальным.
– Я не знаю, – ответил старый маг, и в его руке загорелся шарик света. – Это не моя ловушка. Но я догадываюсь, кто ее сделал.
Я опешил.
– Вы? Догадываетесь? На вашей шахте, на вашей земле кто-то соорудил грандиозную подземную крепость – и вы только догадываетесь?
– Кто-то Темный, – подтвердил Крюков. – Я подозреваю кто. Но не уверен. Увы, он сильнее меня – если мои догадки верны. Я бы не смог подойти к его воротам без боя. А бой мог бы и проиграть. На тебя он просто не обратил внимания. Или не заметил.
– Как червяка, – предположил я.
– Как червяка, – согласился Иван Матвеевич. – Самое подходящее определение для подземной деятельности. И ничуть не обидное. Давай-ка закончим с формальностями. Оформим знак… А потом и поговорим по душам. Я тебе расскажу кое-что, а ты подумаешь – нужно оно тебе или нет. Добро?
– Какое уж тут добро, – возмутился я. – Принуждение.
– Рад, что ты философски подходишь к жизни и неизбежным вещам, – усмехнулся Крюков.
Ехать на джипе было не так приятно, как лететь на вертолете. И дольше. К тому же адски болела подмышка, куда Крюков впечатал мне знак «карающего огня». Он посчитал, что напоказ знак выставлять не следует. Разумно посчитал, надо отметить… У Вазгена могли возникнуть не только вопросы, но и определенного рода недоумение. А лучше, когда у старших не возникает недоумения в двусмысленных ситуациях. Подмышку же не сразу заметишь. Хотя и не скрыть чужой знак, если кто-то захочет его увидеть, куда ни прячь.
Теперь, после обучения у Крюкова – пусть и длилось оно всего несколько часов, – я знал, что мне нужно делать. Точнее, если подойти к вопросу с разумной точки зрения, нужно было просто поворачиваться и бежать. Куда-нибудь на Дальний Восток или в Аргентину… Но я Темный! Я свободен! Я делаю то, что хочу, и то, что считаю нужным. Ставки были нереально высоки, и я решил поставить. По своей воле, в здравом уме и твердой памяти.
Перед глазами стояло доброе лицо Крюкова, который совершенно искренне говорил:
– Если бы не знал я тебя раньше, Макар, одним Темным сегодня на свете меньше стало бы. Но ты мне симпатичен. Да и зовут тебя точно так же, как
