разводить.
Один из мужчин трудился контролером в общественном транспорте, двое подрабатывали от случая к случаю на стройке. Женщины временно безработные, кроме старшей, торговавшей на местном сельхозрынке.
Ну и зачем нужно убивать работяг-строителей и контролера?
– Что со следами протектора?
– Пока не ясно, Василь Сергеич. Эксперт над ними колдует, но почва… сами понимаете.
«Свалят все на залетного наркомана», – со злостью подумал Ерохин. Хотя наркоманом тут и не пахло. Нарик забрал бы все, включая колышки от палатки.
Кто же, кто? И зачем?!
– Валентин, проверь побеги за последние три недели. А ты, Гнатюк, собирайся: поедем с директором турбазы побеседуем.
В открытое окошко машины повеял ветерок, и Ерохин облегченно подставил ему лицо.
– Василь Сергеич, а Василь Сергеич… – Гнатюк сосредоточенно объезжал рытвины на разбитой, как челюсть уличного драчуна, дороге.
– Ась?
– У меня пропавшие из головы не выходят.
– Есть идеи?
– А может, их того… инопланетяне похитили?
– Нахера? – лаконично поинтересовался Ерохин.
– Ну… типа, чтобы послужили науке!
– Чучело набить, что ли? И в инопланетный зоологический музей?
– Вроде того.
– Тогда чего же этих шестерых прикончили?
Гнатюк задумался, попал колесом в яму и матюгнулся.
– А эти сопротивление оказали, Василь Сергеич. Не пожелали – экспонатами.
– Из нас тобой самих экспонаты сделают, если результата не выдадим, – напомнил Ерохин. – Там, – он ткнул пальцем в крышу машины, – из кожи вон лезут, чтобы шумиха не поднялась. Только она ведь все равно поднимется, Вань.
– Шесть трупов в одном мешке не утаишь, – неуклюже сострил Гнатюк.
Ерохин укоризненно покосился на него, но ничего не сказал.
На вчерашнем месте преступления не стояло ни одной палатки… Значит, просочились-таки слухи в народ. Испугались люди, теперь какое-то время будут стороной обходить это место, пока не отыщется дерзкий и не вылезет вперед со словами: «А что такого! Подумаешь, люди каждый день на улице помирают. Что ж теперь, и по улицам не ходить?»
И станет здесь снова все как в последние пару лет.
– Как прежде не будет больше, – проворчал Гнатюк, попав в унисон с мыслями Ерохина. – Дурная слава пошла у этой поляны. Жалко – место-то красивущее!
Директор турбазы оказался суетливым мужичком с хитрыми глазками. «Жук», – охарактеризовал его мысленно следователь.
– Не знаю, не видел, не привлекался! – Мужичок поднял руки вверх, словно сдаваясь, и подмигнул Ерохину.
– В нынешней ситуации ваши шутки неуместны, – сухо сказал Василь Сергеич.
Знавал он таких типчиков! Сразу на своем языке начинают жужжать, проверять: наш ли ты, братец? Такой же жучила, как и мы? Договоримся, а? Не успеешь обернуться – и уже сам трепещешь надкрыльями и катишь навозный ком в норку.
Директор посерьезнел, глазки опустил, покивал:
– Такая трагедия, такая трагедия! Чем я могу помочь?..
– Где вы были, Ашот Львович, тринадцатого июня с десяти до двенадцати утра?
– Тут был! Мамой клянусь! – Горькая обида отразилась на лице. – Вы что, подозреваете меня?!
– Есть те, кто может подтвердить ваши слова?
– Да весь пансионат!
– То есть два с половиной инвалида, – под нос буркнул Гнатюк.
– Вам и двоих хватит! – окрысился Ашот Львович. Не выдержал-таки роль оскорбленной невинности.
Опросили свидетелей, и не двух с половиной инвалидов, а всех, с кем оперативники накануне не успели поговорить. Не соврал директор. Да и, говоря
