– Василий! – Ерохин крепко пожал протянутую ладонь.
– Пойдем-ка ко мне на пасеку, Василий, тебе хлебнуть надо. На тебе лица нет. Да и милицию вызовем. Или как она там сейчас зовется… Полиция?
– Я сам милиционер, – буркнул Ерохин.
– Будет врать!
– Чесслово.
Пасечник покосился на следователя, но, кажется, не особо поверил. «За кого ж он меня принимает?»
Разъяснилось это на пасеке. Ульи гудели так, словно их вот-вот должно было разорвать изнутри. Ерохин пчел побаивался, а провожатый его шел спокойно, словно и не было вокруг сотен жужжащих насекомых.
– Журналист ты, – уверенно сказал Илья, пока Василь Сергеич жадно глотал прохладное пиво и приходил в себя. Домишко рядом с пасекой стоял малюсенький, ну прямо-таки туалетная будка, однако же нашлось в этой будке все необходимое. За домиком ржавела старая, видавшая виды «Нива» с прицепом. – Разведываешь, что тут у нас за дела творятся на Поляне.
И тут до Василь Сергеича дошло: а ведь эти, которые его сбросили, решили точно так же! А он-то голову ломал, что за отморозки покусились на жизнь аж целого следователя прокуратуры?
– А ты его видел, того журналиста?
– Я – нет, а деревенские видали.
– И каков он собой? – напряженно спросил Ерохин, предвидя ответ.
– Да такой же, как ты, – рассмеялся пасечник и подмигнул, словно подыгрывал его игре. – Мелкий, седой.
– Ну уж мелкий! – обиделся Василь Сергеич.
– Ладно-ладно, не сердись! – Илья примирительно улыбнулся и подлил еще пива. – Для меня все мелкие.
Ерохин быстро складывал в уме новые факты. Журналист, значит, мелкий и седой. А «Лендровер» – большой и черный. И те двое из «Лендровера» говорили, что двое суток кто-то шныряет вокруг, причем это обстоятельство их ни в малейшей степени не радовало…
– А скажи мне, Илья, – задушевнейшим тоном начал Василь Сергеевич, – зачем это к вам солидные люди
Пасечник улыбаться перестал, голову склонил набок. Ерохин заметил, что слуховой аппарат Илья успел вытащить, и мимоходом удивился: что ж это получается, он нормально слышит?
– Ты о чем, Вась?
– О том, что я следователь прокуратуры, – уже нормальным своим сердитым голосом сказал Ерохин. – Удостоверение в пиджаке осталось, а то бы показал. А московская братва приняла меня, как и ты, за журналиста и едва жизни не лишила. Что это значит, сечешь?
– Что?
– Во-первых, что совсем оборзели, берегов не видят. – Ерохин загнул один палец. – Во-вторых, что им есть что скрывать. Ты местный, все дела знаешь. Так объясни мне, за что шесть человек полегло?
Когда полчаса спустя «уазик» Гнатюка подъехал к пасеке, оперативник обнаружил шефа курящим на крыльце.
«Вот те раз! Он же бросил!»
Вид у обычно собранного Ерохина был усталый и зверски потрепанный. По телефону с чужого номера шеф ничего объяснять не стал, только сказал, где его найти.
– Василь Сергеич, что случи…
– Поехали, Вань. – Ерохин с силой загасил сигарету в пепельнице. – Все разговоры по дороге.
…Выслушав версию Ерохина от начала до конца, Гнатюк свернул на обочину и встал, забыв включить аварийки.
– Хочешь сказать, они все это затеяли из-за куска земли? – недоверчиво спросил он.
– Из-за очень дорогого куска земли, – поправил Ерохин. – Пасечник говорит, он видел план застройки. Они не просто избушку на курьих ножках хотят там забабахать, Вань. А отель! Даже название придумали: «Гнездо».
– Почему гнездо?
– Потому что высоко.
– А-а-а…
Гнатюк снова замолчал.
– А доказательства, Василь Сергеич? – спросил он наконец. – Нету же ничего, кроме рассказа этого пчеловода. Ты сам-то почему ему поверил? Может, он врет, как шлюха с триппером.
– Почему поверил? – усмехнулся Ерохин. – Я тебе объясню. Потому что эти двое из ларца меня пытались прикончить безо всяких там реверансов. Ни
