промять Мэгнуса и бакранов?! Расчувствовался, наплел о великом козлином предназначении, горцы воспряли, а тут еще и старая грымза завела про Зло, которое нужно отвратить. Присутствовавшего при сем Валме разобрал смех, но бывший посол сдержался. Зато брякнул, что долг бакранов — пробраться в Гайифу и посмотреть, не замышляют ли там предательства.
Объяснять волоокому Жакне, сколь важен будущий поход, было упоительно, но теперь пришла пора пересаживаться на козла и куда-то скакать, рискуя сломать шею. Вообще-то Марселя никто за реку не гнал, только вот беспастушные бакраны в Гайифе могли наерундить. Напугать тех же чиновников или нарваться на парней Капраса. Удержать распаленных собственной пророчицей и приветом от Алвы горцев было не проще, чем завидевших рогатую даму настоящих козлов.
— В следующий раз, — сказал себе по-кэналлийски Валме, — не станешь…
Как будет «вредничать», виконт не знал, а отступать было поздно. Неизбежность в лице глазастика Жакны уже себя обозначила, и потом репутация есть репутация. В Варасте и Сагранне наследника Валмонов почитали отчаянным, приходилось соответствовать.
— Ну, — буднично хмыкнул Бонифаций, — счастливо… Не балбесничайте там лишку!
— Не будем, — от души заверил Валме, заворачивая недоумевающую кобылу. — А вы без нас не впадите в какую-нибудь ересь и не подавитесь. Крутолобик принадлежит к костистым рыбам.
Глава 7
Граница Кагеты и Гайифы
1
Бочка задрал башку и по?шло, не по-военному, заржал, сообщая о своей персоне пока еще невидимым чужим лошадям. Запыленный отряд как раз огибал каменистый горб, в который вцепились доцветающие дикие розы; сколько таких осталось позади, одинаковых и при этом неповторимых, как большинство жизней человеческих! А время равнодушным всадником едет мимо, не глядя на скромные кустики, которым только и остается, что цвести, цвести, цвести… До зимы.
Разожравшийся на кагетских харчах рысак опять заржал, попытался прибавить, и тотчас до путников донесся лихой адуанский свист — добрались-таки! Вот и славно — Матильда уже подумывала об отдыхе, но время поджимало, а неизбежное супружеское квохтанье больше злило, чем умиляло, правда, обойтись без него женщина уже не могла. Вот так и становятся курицами, коровами, комнатными, позабывшими об охоте дайтами… Сказал бы ей кто год назад, а тем более — сорок, сама заржала б не хуже Бочки!
— Все в порядке, душа моя. — Поминаемый в мыслях супруг ловко оттер конем кобылу Дугласа. — С полчаса назад к переправе прибыл гайифский разъезд. Превосходительные вот-вот нагрянут, только и успеем, что ноги размять. Ничего, спровадим еретиков и возрадуемся.
— На камушках? — хмыкнула алатка. — А где казароны с мясом и вином? Я к ним привыкла.
— Казароны едут, вино есть, а вот мясу не время! У Старого Рцука вкушать не рыбу — богохульство и ересь, место же здесь для лагеря по сухим погодам недурственное.
— Поверить, что ли? — Принцесса сдержала зачуявшего воду Бочку. — Пить не дам, не воображай! И драться не дам! Герой…
Герой фыркнул и попробовал растащить; Матильда привычно направила поганца в круп идущего впереди адуанского мерина. Она могла сто раз пересесть на лошадь без придури, но боевых друзей не бросают, и потом, рысак был земляком. Последней памятью о черных горах, старом замке, первом поцелуе…
— Нам вниз, — указал кивком супруг, — к Обросшему Яйцу.
— Куда-куда?
— Разуй очи дивные, узришь.
