мог лишь шептать молитвы и бежать. Разъезжая по Эпинэ, Робер то и дело слышал, что придется кормить северных захребетников. Надо думать, в Ноймаре то же бубнили про южан.
— Смеешься? — спросил Литенкетте. — Я тоже хочу.
— Да вот подумалось… Мы тут вместе орудуем, а в Лэ или еще каком Васспарде сидят у камина… Сытые такие, мирные и злятся крест-накрест, что их объедают.
— И пусть их, лишь бы камины и там и там горели, и что поесть бы имелось… Скоро они там?
— Говорят, скоро.
— Я про данариев… Пора бы уже и разозлиться. «Вырвавшийся» вроде прямиком в Нуази дунул, не сворачивая.
— Некуда тут сворачивать. Эрвин, я понимаю, что у тебя руки чешутся, но все же держись в середине. И вообще лучше б ты нас в Барсине ждал.
— Не люблю ждать — умею, но не люблю… Будь я старшим сыном и наследником, мое участие и впрямь отдавало бы авантюрой, а так ничего… Ага, зашевелились!
— Где? — Эпинэ выслал Дракко, вглядываясь в желтые поля. Ноймар был прав, из-за крайних домов показались всадники, пока с десяток. — Нет, этих маловато, они же видят, что нас тут втрое больше. Подтянут еще людей, тогда и начнут.
— Ничего, мы не спешим…
Светило солнце, фыркали и позвякивали железом привыкшие ко всему кавалерийские кони, ржали и рвались впервые угодившие в такой переплет крестьянские лошадки. Дубок украсился тремя повешенными, теперь от телег доносились мясницкое хэканье и отвратительный хруст — халлорановцы рубили убитым головы и складывали у первого из возов. Дювье на правах старшего бросил первый факел, облитые маслом телеги с фуражом вспыхнули сразу, ветерок погнал дым прямо на Робера.
— Иногда север и юг оказываются похожими, — задумчиво произнес Эрвин. — У нас тоже было в обыкновении оставлять врагам подобные послания. Думаешь, сработает?
— Хорошо бы…
Они ждали уже четверть вечности, не отрывая взгляд от просвечивавших сквозь поредевшую листву красных крыш. Дорога была пуста, но у околицы кто-то продолжал гарцевать.
— Есть, идут! — раздалось с дерева, на котором устроился наблюдатель. — До сотни всадников!
— Как и думали… — Робер машинально погладил пальцами рукоять саграннского кинжала. — Все, уходим.
3
Гитару Лисенок добыл прямо-таки королевскую. Черная, со строгим гальтарским узором вокруг голосника, она была достойна куда лучшего музыканта, чем Марсель. К счастью, инструмент родился не в Кэналлоа, а в Урготелле. Валме заподозрил это с первого взгляда, а со второго отыскал искусно вплетенный в орнамент знак мастера — улыбнись ему Рыбка, знакомого!..
— Отлично, — поделился Валме с Котиком, — под гоганскую гитару можно петь о розах, вздохах и стонах.
— Грмрма, — зевнул волкодав и опустил башку на передние лапы, к музыке он был равнодушен. Марсель с удовольствием прошелся по струнам, вспомнил с пяток романсов и страшную балладу, после чего занялся гардеробом. Камердинера виконт с собой не взял, но пару посольских камзолов прихватил, и, кажется, зря. В день рождения регента и «прымпердора» офицеру для особых поручений пристал мундир и только мундир! Выбор костюма обусловил и выбор прически — изрядно отросшие и выгоревшие волосы были стянуты в кэналлийский хвост. Оставалось решить с псом, в интимных покоях принцессы неуместным, но удостоенным из рук провалившегося регента куска, кажется, куропатки. Это все и решило.
— Идем, — велел Валме. — Мы будем пить за здоровье, а ты — есть.
Волкодав охотно встал — то ли понял, то ли догадался, что его ведут в приятное место. По дороге виконту попался принарядившийся Жакна — бакраны прознали о дне рождения своего кумира и как могли это отмечали. Впрочем, кожаные с серебром головные повязки и широкие пояса украсили бы любого. При отсутствии пуза, само собой.
— Я ждал, когда ты пройдешь, — признался Жакна. — Я должен сказать, чтобы ты знал и сказал регенту, который сейчас далеко. Мы всегда будем жить по его слову.
— Замечательно! — Врать, глядя в глаза, Марсель выучился года в четыре, но с Котиком и герардами испытывал некоторую неловкость. — Регент не сомневается, что вы достойны, а сейчас прошу со мной.
— Я иду, — просиял бакран. — Куда?
