— Говорил! — возмутился Ариго. — Еж был маленьким, и он назвался Павсанием. Были еще ежи, здоровенные, на них везли пушки. Эти молчали.
— Ты не рассказывал про всадника.
— Продолжим за столом. — Эмиль кивком указал на приближающегося порученца. — Как-то мы сегодня быстро управились.
— Да, — согласился Ойген, — мне тоже казалось, что еще рано, но теньент Кальперадо всегда точен.
— Мой маршал, — точный Кальперадо щелкнул каблуками, — я позволил себе вас прервать. Прибыл капитан Давенпорт, у него дурные новости. В пятый день Осенних Скал в своем поместье утонул генерал фок Гирке.
— В том, что Давенпорт прибыл к нынешнему завтраку, есть глубочайший смысл. — Савиньяк взял с забора мундир за мгновение до того, как это сделал бы порученец. — Что ж, придется признать, что у нас есть определенные странности. И не у нас одних, за капитана Давенпорта, по крайней мере, я ручаюсь… Гирке — это серьезная потеря?
— Я бы назвал ее ощутимой и несвоевременной. — Райнштайнер выглядел недовольным, словно Гирке самовольно отлучился, нарушив тем самым диспозицию. — Кроме того, я назвал бы ее странной.
3
Раз в Озерном замке думают, что ей все известно, можно смело спрашивать. Женщины любят сплетничать, это говорил еще отец отца. Они — женщины, они будут болтать, и что-то да откроется. Мэллит кончила натирать мясо смесью трав и соли и отправилась сполоснуть руки.
— А почему госпожу Габриэлу пускают на башню? — Гоганни посмотрела на поливавшую ей женщину. — Она может упасть и разбиться.
— Она туда не ходит, — спокойно объяснила служанка. — Хозяйка не дает.
— Но я видела. — Мэллит взяла полотенце с жесткой вышивкой. — С моста. Госпожа Габриэла поднимала руки к небу, как будто молилась.
— Змею такие молятся… — Женщина торопливо оглянулась. — Правду сказать, барышня, это Эдуард гадюку выпустил. Болван ее девчоночкой на лошадках катал, вот слюни и распускает, а та и пользуется. Дурочка-то дурочка, но как из кого веревки вить, соображает. Эдуарда кто только не ругает, жена первая, толку-то… Да и госпожа туда же!
Болтливая вздрогнула и заговорила другим голосом:
— Так говорите, барышня, тмина поболе?
— Да, — так же громко подтвердила Мэллит, поняв, что они не одни. — И белого перца.
Все подтвердилось. Это нареченная Габриэлой угрожала небу! Это она бродит у воды, и это она сулила смерть брату. Брат не верил, только он еще не знал о новой беде, а творить волшбу может и безумица. Запятнать белую ткань легко, трудно вывести пятна, но всё сотворенное человеком человек и исправит. Если на то будет воля Кабиохова и благословение Его сыновей.
Подниматься на стены гостям не мешали, и Мэллит отыскала место, где стояла первородная Габриэла. Там не было ничего, кроме сырого камня, и девушка побрела прочь от зубца к зубцу, вспоминая страшные слова и страшные глаза. Слишком много смертей пришло в дом повелевающих Волнами, чтобы не верить ненавидящей! На войне убивают, это так, но жена мятежника враждебна тем, кто верен власти, а потерявшая мужа страдает, видя чужую радость. Первородный Валентин еще не любил, его сестра не знала счастья, и Габриэла залила чужой костер. Нареченный Куртом погиб, но злобная не насытилась и погубила графа Гирке. Мужа печальной Ирэны выманили из дома, он шел, не разбирая пути, и упал в канал. Остальное довершили рана и холодная вода.
Возле самых башмаков вспорхнул голубь. Не такой, как в Агарисе и Ракане — серо-сиреневый, маленький, с черной петлей вокруг шеи. Мэллит вздрогнула и очнулась — оказывается, она была уже над садом. Внизу пестрыми змейками вились дорожки, светлели поляны и зеленели груды еловых веток, ими по приказу хозяйки укрывали уснувшие цветы. Гоганни немного посмотрела на работников и двинулась дальше. Она ничего не искала и ничего не ждала, когда заметила внизу двух женщин. Плащи скрывали фигуры, но кто мог войти в желтую липовую галерею, если не нареченная Габриэлой и приставленная к ней?
Девушка подняла глаза к облакам, за которыми угадывалось солнце, но понять, который час, не смогла. Ждать не имело смысла, только Мэллит ждала и была вознаграждена. Из двоих ушедших одна вернулась, и вряд ли это была госпожа. Гоганни бросилась вниз, и ей четырежды повезло — нареченная Эмилией пила на кухне отвар из ягод, а старшая над подавальщицами ее куда-то зазывала.
— Только до сумерек, — Эмилия поставила пустую кружку на стол, — а то мне мою козу загонять надо.
Женщины засмеялись; они не заметили Мэллит, и это было второй удачей. Теперь девушка знала, что первородная Габриэла одна в нижнем саду и до сумерек за ней не придут.
Решение вновь увидеть и навсегда понять пришло сразу. Запертая калитка в конце галереи подтверждала — опасная здесь; знакомый дуб
