удовольствия его общество, мягко говоря, не доставляло.
— Судьба не является моим непосредственным начальством, — сухо заметил лейтенант и, поняв,
— Да вы счастливчик, молодой человек, — тоном старшего товарища объявил он. — Хотел бы я не зависеть от сей ополчившейся на меня дамы.
— Похоже, упомянутая госпожа покровительствует другой особе, на которую ополчились уже вы. — Руппи старался выглядеть беспечным, и это удавалось, хоть и с трудом. — Ваше поведение офицера не украшает, тем более что девица на редкость хороша.
— Савиньяк тоже так считает…
Фрошер владел искусством похабных намеков не хуже младшего Марге и покойного Хосса. Не любивший подобного Фельсенбург с радостью препоручил бы собеседника папаше Симону, но ничего безумного в Оксхолле не было, сволочь и сволочь. Умеющая себя подать, озабоченная своим положением и отнюдь не напуганная.
Руппи собрался с силами и погнал разговор дальше. Его просили о получасе наедине, полчаса он выдержит.
— Тем не менее ваши вспышки чести вам не делают.
— Согласен. — Арестант непринужденно развел руками, с которых, как и с физиономии, еще не сошли синяки. — Но еще больше это не делает чести тому, кто подсыпал мне какую-то дрянь. Я далек от того, чтобы кого-то обвинять, но либо я кому-то мешал, либо дело в моем месте, которое, насколько я понимаю, отошло вам. Кстати, я никогда не слышал ни о вас, ни о ваших родичах…
— У моего отца другая фамилия, — сказал чистейшую правду Руперт. — Достаточно громкая, чтобы я мог получить место, никого не опорочив. К тому же второй приступ у вас случился уже здесь. Таинственный «кто-то» последовал за вами в Герлё и оказался столь ловок?
— «Кто-то, кому-то…» Звучит уклончиво, признаю?, — теперь мерзавец вздохнул, — однако, не имея доказательств, я не вправе называть имен.
— Вы полагаете виновником своих бед Савиньяка?
— Я еще не обедал и поэтому не скажу вам ничего, что можно использовать против меня, но позвольте совет. Кем бы ни был ваш отец, говоря о Савиньяках и Валмонах, не ленитесь называть полный титул или должность. Вы мне симпатичны, и я не хочу, чтобы в один печальный день вы очнулись без перевязи, в синяках и ничего не помня.
— Я правильно понял, что вы голодны? — уточнил Руппи, ругая себя за ошибку. Наследник Фельсенбургов не нанимался величать фрошеров по всем правилам, но, надев чужой мундир, надевай и чужие мозги.
— Лучше голод, чем безумие, — отмахнулся Оксхолл. — Вы не сочтете за труд передать мое письмо регенту?
Руперт кивнул. Его любезность находилась при последнем издыхании, и это лейтенанту не нравилось. Очень. Бесноватым числился Оксхолл, однако он был спокоен, как Райнштайнер, зато Руппи будто кошки под руку толкали. Арестант, впрочем, счел кивок знаком нарождающейся симпатии и перевел разговор на Тарму, вернее на бывших сослуживцев, к которым не имел никаких претензий, пусть и не мог сдержать понятной горечи. Марге, ухвати его кто за хвост, вел бы себя похоже, только от такого извивания до претензий на корону всех варитов — как от Агмарена до Астраповых Врат…
— Капитан Фельсен, — жизнерадостный голос за спиной прервал почти нестерпимое свидание, — вас срочно требует маршал Савиньяк. Я провожу вас…
— Ах ты ж, гаденыш! — Марге исчез, то есть исчез благородный страдалец, он же интриган и придворный. На месте светского господина с синяками щерился и сжимал кулаки перепивший мародер. — Сейчас от тебя мокрого…
Дальнейшее поведение Руперта одобрил бы разве что Бешеный. Лейтенант расхохотался, пинком отшвырнул табурет и выхватил шпагу.
— Сударь! — завопили сзади. — Не трогайте его, сударь! Он нужен жи…
— Ты… Да я… Да…
— Шварцготвурм!
Эфес вломил аккурат в челюсть, прервав непристойный во всех отношениях монолог. Полетели по недоразумению не выбитые прежде зубы, в дверь с веревками наготове ворвалась пара «фульгатов», и Руппи, тяжело дыша, посторонился. Оксхолл на полу шипел и плевался кровью, найти более бесноватого господина было бы трудно.
— Сударь, — напомнил молоденький светловолосый фрошер, — вас ждет маршал.
— Хорошо, — буркнул Фельсенбург, пытаясь подавить жажду убийства. — Идемте. Господа, прошу простить… мою горячность.
— А славненько вы его, — одобрил «фульгат» постарше, затягивая ремни. — Теперь ему только кашу и жрать.
— Я б таких вешал! — со злостью бросил Руперт. Теперь он видел, и теперь он понял, как это бывает. Светловолосый парнишка что-то усиленно объяснял, а лейтенант думал о старике Марге и его семейке. Бывшие прихвостни Фридриха годами мечтали урвать кусок побольше, но опасались бросить на