правом боку, дриксы не видеть не могли, и, собираясь на встречу, маршал заключил пари сам с собой. Если «гуси» так или иначе заговорят о леворукости, Лауэншельд получит морисские пистолеты без насечек. Из тех, что в Агирнэ делают для друзей, а не на продажу.
— Итак, — гаунау умело развернул салфетку, — мы здесь, чтобы обсудить возможность временного перемирия, считая с сего дня и до конца зимы. Мой государь полагает сию меру разумной и своевременной. Наши предки, я имею в виду предков агмов, марагов, дриксов и гаунау, избегали воевать на Изломе. Да простит меня смиренный брат, однако последние события свидетельствуют об их мудрости.
— Последние события свидетельствуют о безумии тех, кто отринул заповеди Адриановы, — не остался в долгу адепт Славы. Вид у эсператиста был деловой и настороженный, он явно присутствовал здесь не для демонстрации гусиной набожности.
— Эсператистский кардинал Талига Левий не противопоставляет учение Адриана наследию древних, — поддержал беседу Лионель. — По его мнению, отречение от так называемых духов нечистых лишило нас множества полезных знаний.
— Я разделяю эту точку зрения. — Брат Орест взял бокал с кэналлийским, и Савиньяк привычно оценил запястье собеседника. Эти руки явно держали не только четки, хотя у некоторых и четки становятся смертельным оружием. — Вы встречались с его высокопреосвященством?
— Не я. Моя мать состоит с ним в дружбе. Их связывает интерес к классической астрологии и древней истории.
— Вот как? — Бруно счел возможным взять кусочек сыра. —
— Генерал Ариго считает, что побеждали вы, и я склонен с ним согласиться. Буря украла у дриксенских хронистов запись о самом большом за последние двести лет успехе.
Дядюшка Гектор наверняка ввернул бы, что выигранная генеральная баталия отнюдь не означает выигранную кампанию и тем более войну, но подобные доводы свойственны проигрывающим. Бруно в своей жизни терпел поражения не единожды, Савиньяк пока нет — и начинать не собирался.
— Я удовлетворен вашими словами. — Мороженый лосось и не думал оттаивать. — В таком случае вы должны понимать, что я не намерен поступаться тем, что добыло дриксенское оружие.
— Видимо, вы полагаете, что здешняя зима не годится для войны? — Ли отправил в рот оливку, слишком мягкую, чтобы удовлетворить Валмона или того, в ком течет кровь Рафиано. — Алонсо Алва думал иначе и сумел свое мнение обосновать.
— Разумеется, вам следует говорить именно так. — Бруно нанес очередной урон сырной тарелке. — Остается напомнить, что, не случись в Эйнрехте мятежа, наши с вами переговоры были бы невозможны при всем моем уважении к его величеству Хайнриху.
— Зачем оспаривать очевидное? Тем более что для меня оно очевидно в большей степени, чем для вас. Если б не своевременно полученные мной известия о событиях в Эйнрехте, я сейчас находился бы в Северной Марагоне во главе усиленного кавалерийского корпуса. Господин Лауэншельд подтвердит, что, действуя самостоятельно, я могу добиться многого.
— Несомненно. — Гаунау оторвался от кэналлийского, которое в последние недели успел оценить в должной мере. — Тем более что свой выбор между варитами и талигойцами мараги сделали раз и навсегда много лет назад. Не оставить ли вам то, чего не произошло, ради того, что нужно предотвратить?
— Я готов, — заверил Лионель, — времени у нас и впрямь мало. Ваше высочество, нам следовало бы поспешить.
Бруно вновь взялся за спасительный сыр; отвечать он не торопился, и Савиньяк знаменитого «гусака» понимал. Еще бы! Узнать о перевороте, отправить Рейфера то ли поддержать союзников, то ли взять под охрану дороги и магазины, нарваться на китовников и получить предложение о перемирии от заклятых врагов. Такое своевременное, такое подозрительное. Тут сколько сыра ни сжуй, не хватит.
— Если о ком-то не говорят, что он левша, значит, он не подает к тому повода, — прервал становящуюся нелепой паузу монах. — Маршал, почему вы начали носить шпагу на правом боку?
— Все очень просто. — Бруно понимает, то есть думает, что понимает, зачем перемирие Хайнриху, но талигойцам он верить не может. — Когда при армии находятся двое близнецов в одинаковом чине, возможна путаница. Во избежание ее я перевесил оружие на правый бок, благо я одинаково владею обеими руками.
— Вот как? — «поддержал» беседу фельдмаршал.
Паршиво, если Лауэншельд не ошибся, решив по итогам первых разговоров, что Бруно держит китовников за обычных мятежников. Принц и в Хайнрихе-то видит не варвара, а быстрого на решения хитреца, вступившего в союз со Штарквиндами против Марге.
— Один из наших братьев обладает теми же способностями, — припомнил монах, несомненно понимавший больше фельдмаршала и еще более несомненно — не спешивший этим пониманием с ним делиться.
Бруно вынул белоснежный платок и промокнул губы. Все разговоры об Изломе фельдмаршал, по мнению посредника-гаунау, считал прикрытием и уж точно был не в силах принять важности варитских суеверий для еретика-олларианца, хоть бы и левши.
— Шпагу, бокал и перо обычно держат в одной руке, — ледяным тоном заметил он, — но смена рук меняет почерк. Будет ли правомочна ваша сегодняшняя подпись?
— Будет, ведь за нее отвечают моя шпага и моя кровь. Ваше высочество, я не воспользуюсь оказией выбить вас за Хербсте.
